Стивен Кинг. Король темной стороны - Вадим Эрлихман

В Советском Союзе «Мертвую зону» заметили довольно быстро и расхвалили за обличение американской действительности. В романе в самом деле досталось всем: и политикам, и бульварным журналистам, и полиции (ведь маньяк из Касл-Рока оказался полисменом). Однако обличительского пафоса у Кинга не было. В конфликте между положительным, почти святым Смитом и Грегом Стилсоном он увидел еще одно воплощение вековечной борьбы Добра и Зла. Ведь Грег обречен взорвать мир не из-за политических соображений (да и какие это могут быть соображения?), а из-за своей несомненной приверженности Злу. Еще в начале романа мы видим как он, будучи молодым коммивояжером, является на ферму и в отсутствие хозяев забивает насмерть их дворового пса. Это жестоко, нелепо, иррационально — точно так же, как тот злобный дух, что вселяется в полицейского Фрэнка Додда, заставляя его убивать школьниц.

В конце 1976 года «Мертвая зона» была дописана, но в издательстве «Даблдэй» опять потребовали ее сократить, и Кинг забрал роман обратно. Зато в феврале следующего года вышло в свет «Сияние», хоть и в усеченном виде. Полный вариант сохранился и был издан в 2002 году. Тогда и стало ясно, что большинство издательских правок было вполне оправданно — убирали длинноты и красивости, которые автор вставлял в текст, чтобы доказать свое мастерство. В итоге «Сияние» застряло где-то посередине между психологическим романом и ужастиком, и издатели вполне резонно решили приблизить его к последнему жанру, с которым стойко ассоциировалось имя Кинга. Но в то время писатель не желал это видеть и начал потихоньку подыскивать новое издательство. Этот процесс на время прервался важным событием — 21 февраля 1977 года появился на свет его третий и последний отпрыск, Оуэн Филипп. Интересно, что в прессе и даже в литературе часто называется другая дата — 1979 год. Такой же разнобой с датами рождения Наоми и Джо порожден самим Кингом, который, как уже говорилось, обожает мистифицировать читателей по мелочам. Хотя есть и другой вариант — он просто не помнит даты рождения отпрысков, как и своих персонажей (их возраст он путает чуть не в каждом романе).

«Сияние» разошлось тиражом 25 тысяч и вошло в престижный список бестселлеров «Нью-Йорк таймс». Это был явный успех, и писатель потребовал уплатить ему за три следующих романа аванс в $3,5 млн., но боссы «Даблдэя» отказались. Тогда Кинг объявил, что впредь будет печататься только в НАЛ. Права на его издания в твердой обложке осталис у «Даблдэя», но через полгода фирма перепродала их крупному издательству «Викинг пресс», которое «присвоило» Кинга на целых 18 лет (кстати, впоследствии НАЛ и «Викинг» объединились в структуре англо-американского издательского гиганта «Пингвин букс»). В процессе ухода из «Даблдэя» писатель завел, наконец, литературного агента — 38-летнего Кирби Макколи из Миннесоты. Он работал с Кингом почти двадцать лет, став его консультантом, собутыльником и другом семьи.

В марте 1977 года в НАЛ вышла первая «мягкая» книга Кинга — старая повесть «Смириться с этим», получившая теперь название «Ярость». Вместо подлинной фамилии автора на обложке стоял псевдоним «Ричард Бахман». Кинг сам еще не знал, что этот выдуманный персонаж останется с ним на долгие годы и всерьез осложнит ему жизнь.

Те, кто зачитывался триллерами Кинга, не подозревали, какой ценой они даются автору. Написание каждой книги было для него, по сути дела, сеансом психоанализа — оживлением множества страхов, таящихся в его душе. Такая реанимация не проходила бесследно. Чтобы прийти в себя, ему все чаще требовался алкоголь, к которому скоро добавились наркотики. Где-то с лета 1980-го он уже плотно «сидел» на кокаине. «Одна доза, — вспоминает писатель, — и он завладел моими душой и телом, словно организму только это и требовалось». Не брезговал Стивен и «колесами», а заодно пил зубной эликсир. «Видя, как быстро исчезают из ванной флаконы „листерина“, Табби спросила, уж не пью ли я эту дрянь. Я с благородным негодованием ответил, что даже и не думаю. Так оно и было. Я пил „скоуп“. Он вкуснее, тем более с привкусом мяты».[38]Без сомнения, если бы в Америке выпускали огуречный лосьон, всемирно известный писатель с удовольствием употреблял бы и его.

В свое оправдание он приводил так называемую «защиту Хемингуэя»: «Как писатель, я очень чувствителен, но я еще и мужчина, а настоящие мужчины не дают волю чувствам. Вот я и пью, чтобы раскрепоститься». В «Как писать книги» Кинг вспоминал: «У нас в семье все решали свои проблемы сами. Но та часть моего существа, которая пишет, глубинная часть, которая знала, что я алкоголик, еще в семьдесят пятом, этого не принимала. Молчание — это не для нее. И я начал вопить о помощи единственным способом, который был мне доступен, — своей прозой и своими чудовищами».[39]

Позже ему стоило немалого труда признать: «В „Сиянии“ я, сам того не сознавая, описал себя». Конечно, Кинг не гонялся за близкими с крокетным молотком, но в душе его шла та же борьба Добра и Зла, которую он описывал в своих книгах. После очередного «расслабления» он изводил Табби и детей пьяными придирками, ударялся в амбицию или вдруг разражался слезами. Наутро он ничего не помнил. Много раз он обещал жене завязать — результат известен каждому алкоголику. Дошло до того, что он не мог заснуть, пока в холодильнике оставалась хотя бы одна бутылка пива. Если здравый рассудок еще сохранялся, он выливал остатки пива в унитаз, если нет — допивал все до капли.

По воспоминаниям Табиты, он похмелялся с утра до обеда, а к пяти уже был пьян — и так каждый день. Обычно все происходило на глазах семьи; Кинг стыдился своего пьянства и только изредка брал в компанию кого-нибудь из друзей. «В бары я ходил редко, — каялся он в интервью, — поскольку мог вытерпеть только одного пьяного засранца — самого себя, притом большую часть дня писал. Поэтому я пил дома. Дети воспринимали мое пьянство как нечто привычное, пускай и не самое веселое в жизни». Порой ему казалось, что внутри него живет другой человек, которому пьянство доставляет удовольствие. Этот человек радовался, заставляя страдать себя и других. Он был Злом, и Стивен боялся, что рано или поздно он завладеет им и заставит совершить ужасные поступки.

Как говорится, мастерство не пропьешь. Писательская фантазия не могла пройти мимо подобной ситуации, и у Кинга родился старый, как мир, замысел романа о двойнике, ожившей тени, восставшей против своего хозяина. Но в жизнь этот замысел воплотился нескоро. Пока что он решил дать двойнику собственное имя — так сказать, отделить его от себя. Так родился Ричард Бахман. В аннотации к его первой книге говорилось, что автор много лет плавал на кораблях торгового флота, потом поселился на ферме в Нью-Хэмпшире и стал по ночам писать романы, поскольку страдал хронической бессонницей. У него была жена, мексиканка Клаудия Инес, и сын, который в возрасте шести лет упал в колодец и утонул. Вероятно, Бахман сам доил коров, чинил прохудившуюся крышу и при необходимости мог зарезать курицу, на что у самого Кинга никогда не хватало духа.

Кинг решил подарить двойнику свои ранние книги, где с избытком хватало агрессии и молодежного экстремизма. Позже Кинг писал: «Хорошие это романы? Не знаю. Достойные? Думаю, что да. Под достойными я понимаю одно: написаны они не халтурно, а с полной самоотдачей. Причем нынче я могу только позавидовать той энергии, которую в прошлом воспринимал как нечто само собой разумеющееся». Первой книгой Бахмана стала «Ярость», за ней с двухгодичными интервалами последовали «Длинный путь» и «Дорожные работы». Последняя книга была написана в 1974 году после «Жребия», когда Кинга по молодости лет еще смушал ненароком заданный на вечеринке вопрос: «Когда же вы напишете что-нибудь серьезное?» Там говорилось о человеке, с оружием в руках защищающем свой дом, который решили снести для строительства дороги. По настроению книга очень напоминала «Ярость», но ее героем был не бунтующий подросток, а вполне зрелый Бартон Доуз. Поэтому он выглядел откровенным психопатом, а сама повесть стала самым слабым из пяти выделенных Бахману произведений.