Влюбленная в море - Барбара Картленд

В ее словах прозвучал укор, но губы улыбались, и Родни внезапно понял, что не прочь зарыть топор войны. Вся злость на Лизбет куда-то вдруг пропала.

— Спасибо, мастер Гиллингем. Будьте добры, перескажите мастеру Барлоу и другим джентльменам, о чем тут шла речь. — И Родни указал рукой на стоявших в недоумении офицеров.

Лизбет уверенно перевела разговор, имевший место между Родни и туземцами.

— Испанский корабль! — воскликнул мастер Гэдстон, возбужденно сверкнув глазами. — Мы захватим его, даже если это будет наше последнее сражение.

— Это легко может стать правдой, — осадил его Барлоу.

— Мы благодарим вас, мастер Гиллингем, — вежливо кивнул он Лизбет и поспешил следом за Родни.

— Мне не терпится схватиться с проклятыми испанцами, — сказал мастер Гэдстон, обращаясь к Лизбет. — Я еще в детстве их возненавидел, когда услышал, как подло они повели себя с Джоном Хаукинсом в битве при Сан-Хуанде-Улуа. Я был тогда еще мальчишкой, но уже твердо решил, что когда вырасту, то заставлю испанцев заплатить за все их зверства по отношению к пленным, за страдания тех, кто умер на дыбе или сгинул в черных подземельях севильских тюрем.

В глазах молодого человека горел фанатичный огонь. Лизбет положила руку ему на предплечье.

— Я понимаю ваши чувства, — сказала она. — Но, по-моему, ненависть, как и жестокость, вещь опасная.

Мастер Гэдстон улыбнулся.

— Я напомню об этом испанцам, если только доберусь до них со шпагой в руке, — сказал он грозно. — Лишь бы наш капитан дал нам такой шанс.

— Я тоже на это надеюсь, — согласилась Лизбет.

Молодой лейтенант добавил, помолчав:

— Вчера я страшно досадовал на него из-за нашего бегства, но он поступил правильно — это единственное, что мы могли предпринять.

— Вы и правда так считаете? — удивилась Лизбет.

— Ну да. Видели, что способны сделать с нами испанские пушки? Если бы мы только попробовали сразиться с ними, они разнесли бы нас в щепки прежде, чем мы успели бы всадить в них хотя бы ядро. А эти люгеры — от них тоже добра не жди. Да, капитан был прав, хотя в тот момент я его просто возненавидел за его решение.

— Я тоже, — вздохнула Лизбет, и они заговорщически улыбнулись друг другу.

— Он замечательный человек, — сказал мастер Гэдстон. — Когда-нибудь я надеюсь стать таким, как он, и тоже обзавестись собственным кораблем.

В голосе молодого человека прозвучало восхищенное преклонение. Но его ожидали обязанности, и Лизбет проводила его задумчивым взглядом. Он был хорош собой, молод, смел и, несомненно, пользовался успехом у женщин, но, разговаривая с ним, она не ощутила в сердце никакого тайного волнения. Вот с Родни все было по-другому. Он то выводил ее из себя, то заставлял трепетать от каких-то смутных предчувствий, но никогда она не оставалась равнодушной в его присутствии. Лизбет пыталась понять, чем Родни так отличается от прочих мужчин, вспомнила, в какую ярость он пришел, когда она отказалась повиноваться ему. Ей тогда показалось, что Родни готов ее ударить. В тот момент что-то внутри нее дрогнуло — но это был не страх, а нечто совсем другое…

Лизбет сосредоточенно сдвинула брови и спустя несколько минут пробралась на корму. Родни был там вместе с тремя туземцами. Корабль, отяжелевший и с трудом слушавшийся руля, медленно подходил к берегу с подветренной стороны. Море пока оставалось спокойным, но Родни знал, что корабль все равно неуклонно погружается в воду.

Медленно, с прекрасным знанием дела, он провел его через узкий проход между утесами в маленькую бухту естественного происхождения с песчаным берегом. Со всех сторон ее обступали высокие скалы, а от моря частично отгораживал коралловый риф.

Примерно в полдень «Морской ястреб» наконец встал на якорь. Несмотря на то что все устали после бессонной ночи и Родни чувствовал, что в глаза ему словно насыпали песка, тем не менее в течение следующего часа на берегу разбили походную кузницу, и кузнецы и плотники начали готовиться к ремонту корабля.

Работа предстояла тяжелая, это стало ясно сразу, как только были оценены масштабы повреждений, но опытные ремесленники не сомневались, что со всем справятся.

Гораздо большее беспокойство вызывало то, что значительная часть съестных припасов пострадала от соленой воды. Не весь провиант, к счастью, был размещен внизу, сохранялось свободное место для золота, которое они наделялись привезти домой, и все же много провизии погибло. Теперь Родни ломал голову над тем, чем заменить утраченное.

Впрочем, он уже решил для себя, как поступить, но пока не осмеливался признаться в этом даже самому себе.

Только ближе к вечеру Родни отвел в сторонку камерунцев и индейца для секретного разговора. Никто из команды не владел испанским, но Родни чувствовал, что осторожность все равно не помешает.

Хотя испанцы, по словам камерунца, и находились милях в пяти отсюда, матросам было приказано разговаривать вполголоса, по мере возможности не шуметь и под страхом сурового наказания запрещалось удаляться от берега в глубь территории.

Матросы изъявили готовность подчиниться, но Родни знал, что стоит работе продвинуться, а людям немного отдохнуть и оглядеться, как самые предприимчивые из них непременно что-нибудь выкинут. Он принимал в расчет и это соображение, поэтому спешил изо всех сил. За час до захода солнца он тщательно проинструктировал мастера Барлоу и, накинув на плечи темный плащ и заткнув за пояс кинжал, спустился в кают-компанию.

Лизбет была там. Стоило ей только бросить на него взгляд, как она поняла, что он задумал.

— Можно и мне пойти с вами? — Она знала, что надежды нет, но не могла не спросить.

— Я иду один вместе с индейским парнем, — ответил Родни. — Он считает неразумным брать с собой даже своих друзей. Я просто собираюсь изучить обстановку, вот и все.

— И все-таки я бы очень хотела пойти, — проговорила Лизбет. — Но я все понимаю. — Помедлив секунду, она нерешительно подняла на него глаза. — Я, наверное, должна извиниться за свои вчерашние слова. Вы были правы, что не стали рисковать жизнями людей, но тогда мне хотелось во что бы то ни стало сразиться с врагом…

Она выговорила это совсем тихо, и Родни интуитивно догадался, чего стоили ей эти слова. Временами она казалась ему безответственным ребенком, а временами — совсем взрослой женщиной. Сейчас эта женщина предпочла пережить унижение, поступиться гордостью и извиниться перед мужчиной, который обращался с ней не слишком-то вежливо и почтительно.

Он невольно шагнул к ней.

— Я рад, что вы понимаете, Лизбет, — сказал он. — Мне не хотелось бы, чтобы вы судили обо мне несправедливо, но я знал, что поступаю правильно. Мне тоже следует извиниться за одно и поблагодарить вас за другое. Спасибо, что позаботились о раненых, хотя занятие это совсем не женское, и мне тяжело было смотреть, как вы опускаетесь до такой грязной работы.