Дмитрий Донской - Николай Борисов

Московское боярство не скрывало радости по поводу раскола среди потомков Константина Васильевича Суздальского. Но теперь важно было не ошибиться и сделать правильную политическую ставку. Пообещав Дмитрию Суздальскому помощь в борьбе с мятежным братом Борисом, москвичи отнюдь не собирались терять своих воинов ради чужих интересов. Со времен Калиты москвичи привыкли избегать сражений и добиваться своего путем искусной дипломатии. Вот и теперь митрополит Алексей — верный хранитель заветов Ивана Калиты — решил воздействовать на нижегородского мятежника своим авторитетом главы Русской церкви. Не желая лично ехать в Нижний Новгород ради этой истории, митрополит отправил к мятежнику своих порученцев — архимандритов Герасима и Павла (43, 74). Но их убеждения не произвели на Бориса никакого впечатления.

На случай отказа посланные митрополитом иерархи имели особые полномочия. Они запретили совершать богослужение во всех городских и монастырских церквах Нижнего Новгорода. По существу, весь город был отлучен от церкви за несговорчивость своего правителя. В истории католической церкви такое наказание (интердикт) применялось достаточно часто. На Руси оно было редким, хотя в принципе известным делом. В 1329 году угрозой интердикта митрополит Феогност заставил гонимого Ордой князя Александра Тверского бежать из Пскова в Литву.

Безусловно, интердикт был мощным оружием. Священники переставали крестить и соборовать, венчать и причащать прихожан. Смерть взрослого человека без исповеди и причастия, а младенца — без крещения означала прямую дорогу в ад.

Князь Борис, оказавшись виновником столь серьезного бедствия, вынужден был пойти на уступки. Он согласился послать в Москву для переговоров своих бояр.

Этот первый шаг на пути к примирению был сведен на нет диким поступком Василия Кирдяпы. Ослепленный ненавистью к нижегородским боярам, которые изменили его отцу и подвергли унижению его самого (заставив стоять перед закрытыми городскими воротами), буйный юноша не думал ни о чем, кроме мести. Подкараулив нижегородское боярское посольство где-то на полпути в Москву (скорее всего — на остановке в придорожном постоялом дворе), он «в нощь» (то есть как истинный разбойник) напал на них и захватил в плен. Лишь один боярин по имени Василий Олексич сумел вырваться и бежать в Москву.

Летописец не сообщает о реакции Москвы на действия суздальского княжича. Заметим, что такого рода беззакония (своего рода «княжеский разбой») были обычным явлением в ту пору. Всякий почтенный человек, пускавшийся в далекий путь, должен был прежде всего позаботиться о своей безопасности и заручиться гарантиями от местных правителей. Нижегородские бояре были, конечно, не дети и знали правила игры. Но они не учли одного: охранные грамоты от Дмитрия Суздальского (которыми они, безусловно, располагали) не могли остановить его буйного старшего сына, давно уже вышедшего из подчинения отцовской воле. Едва ли Василий Кирдяпа этим набегом осуществлял какую-то замысловатую политическую интригу. Скорее всё было гораздо проще. Поиздержавшийся в Орде молодой княжич решил немного подзаработать, отпуская пленных бояр на свободу за немалый выкуп…

В этом отношении очень интересна загадочная концовка летописного рассказа о захвате бояр. Добравшись до Москвы, спасшийся боярин «тамо урядися» (43, 74). Смысл этого многозначного слова в данном контексте — «устроил свои дела». Но в чем состояли его «дела» и как они были «устроены» — еще одна «тайна выцветших строк».

Как бы там ни было, но очевидным итогом этого налета был крах первой миротворческой инициативы митрополита Алексея. Князь Борис в Москву на митрополичий суд с братом не поехал, а посланное им боярское посольство было захвачено Василием Кирдяпой. Единственному добравшемуся до Москвы нижегородскому боярину оставалось только благодарить Бога и своего быстрого коня.

В Троице-Сергиевой лавре среди самых дорогих реликвий хранится посох основателя монастыря преподобного Сергия Радонежского. Это обычный посошок странника, вырезанный из легкого черемухового дерева и увенчанный рукояткой в виде буквы «Т». Известно, что преподобный Сергий никогда не садился на коня, считая это признаком власти и гордости. Все свои многочисленные походы по Русской земле он совершал пешком, с незатейливым посохом.

Обычным маршрутом святого был поход из монастыря в Москву, где ему приходилось улаживать дела своей обители, а позднее — выступать в роли духовного отца Дмитрия Донского. Но помимо этих привычных 70-верстных походов преподобный Сергий совершал и более далекие путешествия — в Ростов Великий, Серпухов, Рязань, Тверь, Переяславль. Самым далеким был поход в Нижний Новгород. Троицкий игумен предпринял его по поручению митрополита Алексея в 1365 году. Но сначала расскажем о предыстории этого похода…

Неудача миссии архимандрита Павла и игумена Герасима объяснялась не только упрямством Бориса Городецкого, но и позицией, которую занял местный, суздальский епископ Алексей. Он был поставлен на эту кафедру незадолго до описываемых событий (43, 75). Под его юрисдикцией находился и Нижний Новгород. Митрополит Алексей надеялся, что владыка Алексей станет его верным помощником. Однако вскоре отношения между иерархами испортились, и примерно год спустя митрополит свел своего тёзку с суздальской кафедры (42, 5). Потрясенный этим, опальный иерарх вскоре скончался (43, 78).

Судя по всему, причиной отставки суздальского епископа и была позиция, которую он занял в московско-суздальском и суздальско-нижегородском конфликтах. Сложнее ответить на вопрос: чем именно епископ Алексей разгневал свое московское чиноначалие? Наши скудные источники дают основания лишь для одной гипотезы. Именно владыка Алексей должен был — невзирая на проклятия простонародья и угрозы знати — провести в жизнь митрополичий интердикт, объявленный архимандритом Павлом и игуменом Герасимом. Но доброе пастырское сердце не могло примириться с необходимостью отказать людям в главнейших христианских таинствах. Суздальский владыка не исполнил тяжкое повеление митрополита. Духовенство Нижнего Новгорода продолжало обычное служение. Народных волнений против князя Бориса (которых и добивались москвичи) не произошло. Весь план митрополита Алексея по разрешению династического спора в нужном для Москвы направлении рухнул. Расплачиваться за всё пришлось суздальскому владыке…

Но митрополит Алексей был не из тех, кого побеждает демон уныния. Неудача первого нижегородского посольства заставляла тщательнее продумать второе. От прежнего сценария — официальные представители митрополичьей кафедры, жесткий тон, угроза интердикта — уже нечего было ждать, кроме провала. Но оставался другой путь — путь прямого и, так сказать, «неформального» воздействия на христианскую совесть князя Бориса. Для этого нужен был человек с репутацией святого, человек, слово которого звучало как апостольское поучение.

Напомним, что это была эпоха пробуждения русского монашества после двухвековой спячки. По пыльным русским дорогам бродило тогда немало людей, которых потомки назовут святыми. Но среди этого славного сообщества был лишь один человек, способный не только взять на себя, но и выполнить сложнейшую миротворческую миссию. Звали этого человека — игумен Сергий Радонежский. К нему-то и обратился за помощью митрополит Алексей.