Эльфред. Юность короля - Вера Ковальчук

Эльфред обнял ее за плечи. Потом его руки скользнули ниже, огладили ладную прямую спину и формы, которые напомнили ему выпуклые, гармоничные бока терракотовой амфоры, совершенной, как глазомер мастера-гончара. Он притянул ее к себе и от неловкости сдернул ее покрывало. Оно стекло на траву, кажущуюся в темноте черной, и спокойно улеглось, как лужица лунного света. Он провел рукой по ее волосам; они были так нежны, что цеплялись за его мозоли. Ее едва вьющиеся кудри показались легкими, как облака, хотя на самом деле были тяжелы и роскошны, словно драгоценная парча.

Он обцеловывал ее лицо и обнажившуюся шею и пьянел от аромата здоровой и страстной молодой женщины. Запах казался ему терпким и будоражащим, как стенания влюбленного. Его прикосновения воспламеняли и ее, прячущую свою страстность под маской таинственной отстраненности. Женщина даже не притворялась, будто не понимала, что происходит — она просто любила предоставлять инициативу мужчинам и смотреть, как они себя поведут. Пусть это странно, но в такие минуты она чувствовала себя всевластной.

Это были единственные мгновения, когда Эдит ощущала в пальцах дрожащие от напряжения нити власти. Власть над королевством пришла к ней слишком рано, и слишком рано ушла. Теперь ей приходилось довольствоваться лишь той властью, которая по зубам любой красивой женщине, хоть простолюдинке, хоть королеве, да теми осколками влияния, которые полагались ей, как жене графа. Дочь короля Карла не понимала еще, как несправедливо обошлась с ней жизнь, сделав дважды вдовой к восемнадцати годам, а потом вновь толкнув в объятия нелюбимого человека. Она ловко обходила надзор и запреты — и чувствовала себя вполне довольной жизнью.

Эльфред окутал ее своим плащом и мягко опустил на траву. Потом, когда все свершилось, они лежали рядом, обнявшись, и он постоянно пытался завернуть ее в край плаща. Забота мужчины почему-то веселила женщину, но она не смеялась и даже почти не улыбалась, чтоб не обидеть. Утомленная и довольная, Эдит льнула к Эльфреду с полным правом, так, будто их сегодня повенчали, и они были вместе по благословению наблюдающего с высот Божества.

— Ты прибыла в Солсбери погостить, или только за своими деньгами? — лениво спросил принц.

— И для того, и для другого, — она дышала очень тяжело, совсем как новорожденный младенец. — Ты хочешь знать, долго ли я здесь пробуду?

— Хочу.

— Долго. Наверное, до поздней осени. Не слишком-то меня тянет во Фландрию, к мужу.

— Это хорошо.

— Я рада, что ты рад, — Эдит негромко рассмеялась. — Наверное, и в самом деле трудно приходится мужчине, у которого жена долго ходила непраздной, и только недавно родила.

При упоминании о жене плечо Эльфреда окаменело, и Эдит поняла, что ее власть над этим мужчиной не так уж велика. Он остается мужем своей жены, и готов ради временной любовницы отнюдь не на все. Впрочем, эти соображения мало тревожили молодую вдову. Она и сама пока еще не видела в их связи ничего особенного. Так, краткое развлечение. Чем же еще занять себя юной обеспеченной даме, которой не нужно волноваться о детях и хозяйстве?

Крестины ребенка были назначены на следующий день. Лихорадочно собрали все необходимое, служанки королевы всю ночь дошивали роскошное крестильное платьице — Эльсвиса не успевала сама. Малыш, еще не зная, что наутро он станет христианином, всю ночь спокойно проспал в своей кроватке, трогательный, как слепой котенок. Отец теперь, когда рассмотрел своего наследника, опасался слишком часто притрагиваться к нему. Такой маленький, такой хрупкий, кажется немыслимым, что эта кроха когда-нибудь будет орудовать мечом и орать датчанам оскорбительные слова.

Утром в церкви было холодно, будто глубокой осенью, хотя снаружи всеми красками полевых цветов бушевал венец лета, прекрасный июль. Священник, разодетый в самое праздничное одеяние, мерно читал положенные каноны, обращаясь, конечно, ко всем присутствующим, в особенности к родителям, а не к свертку тонкого холста, украшенного кружевами. Когда сверток развернули и окунули малыша в холодную воду, он завопил, как все новорожденные, протестующие против купания в слишком холодной воде. Правда, быстро замолчал и пригрелся на груди у матери. Эльфред с гордостью смотрел на своего сына. Только теперь он начал по-настоящему, всем сердцем чувствовать себя отцом.

А вечер он снова провел с Эдит. Они встретились за стенами замка, в леске, где любили друг друга, устроившись на его плаще. Темнота сгущалась, но тепло, которым дышала земля, еще не иссякло, оно обнимало любовников, словно солнечные ладони воплощенной любви. Эльфред целовал вдову своего отца, вдову своего старшего брата, и ему даже в голову не приходило подумать, а не поступает ли он плохо, изменяя своей жене. Ведь он остается мужем своей жены, он любит ее и ребенка. А Эдит… Эдит — это Эдит. Ему кружило голову необычное, ошеломляющее ощущение, которого он прежде не испытывал. Принц не склонен был задумываться о причинах возникших чувств, или копаться в собственной душе, пытаясь понять, какова же его любовь к жене, икакова — к любовнице. Встречаясь с Эдит, он на уровне инстинктов осознавал, что страсть его долго не проживет, и вскоре они расстанутся без сожалений и колебаний. Но пока больше всего на свете ему хотелось погружать лицо в пышные волосы французской принцессы и наслаждаться ее восхитительным ароматом.

Не прошло и недели, как с побережья пришли известия о том, что датчане появились близ бухты Саутгемптона, и следует ожидать, что в погоне за добычей они поднимутся и выше на север.

— Их легко будет прихватить еще до того, как они утолят свои аппетиты, — объяснил жене Эльфред. Перед походом он решил почистить кольчугу мелким песочком. — От Солсбери до бухты совсем недалеко. Я буду отсутствовать недолго.

— Я боюсь за тебя, — заботливо сказала Эльсвиса. — У тебя всего одна сотня воинов, а там — Бог знает сколько датчан.

— Гонцы говорили об одном корабле. На одной северной ладье не может быть больше сотни норманнов.

— Получается, что их столько же, сколько и вас.

— Ну, так что?

— Они же сильнее. Они страшные.

Эльфред мимолетно обнял жену. Мыслями он уже был в Саутгемптоне, и немножко — на прощальном свидании с Эдит.

— Не бойся, — сказал он спокойно. — Я вернусь живым и невредимым.

С Эдит он говорил о другом. Она почти не слушала его слова, только обнимала, гладила по обнаженной спине — ее прикосновения жгли, как угольки, но одновременно и будили радость, и он скоро замолчал. Молодая женщина настойчиво касалась его лица губами и требовала к себе внимания.

— Привези мне подарок, — только и сказала она.

— Вот так дела, — рассмеялся он, но Эдит немедленно прижала его рот ладонью.

— Тише!

— Не слишком ли это смело — дарить тебе подарки?

— Ты зря волнуешься. Мои украшения никто не считает. Никто не узнает, что ты мне чего-нибудь дарил.

— Я не боюсь дарить тебе подарки. Но как на это смотришь ты? Это — прилично?