Обожженная - Кристин Каст

— Так расскажите мне, как подготовиться! — воскликнул он, подавив желание заорать на весь мир о своем отчаянии.

— Чтобы сражаться в Потустороннем мире, ты должен убить в себе Воина, позволив родиться Шаману.

Старк не колебался ни секунды.

— Значит, мне нужно убить себя? Чтобы моя душа могла отправиться в Потусторонний мир и помочь Зои?

— Это будет не смерть в полном смысле, Воин. Подумай сам, что будет с и без того искалеченной душой Зои, когда она узнает, что ты тоже умер — так же, как ее Супруг.

— Тогда она уже никогда не сможет покинуть Потусторонний мир, — насупившись, ответил за Старка Дэмьен. — Даже если соберет воедино свою душу.

— Вот именно. Я думаю, именно это и происходило с Верховными жрицами, чьи Воины отправлялись следом за ними в мир духов, — подтвердила Танатос, входя в комнату и останавливаясь возле тела Зои.

— Значит, те Воины убивали себя, чтобы защитить своих Жриц? — переспросила Афродита, придвигаясь поближе к Дарию и переплетая свои пальцы с его.

— Большинство из них поступали именно так, а Воины, не умершие до того, как их душа рассталась с телом, погибали вскоре после этого. Вы все должны понять, что Воин — это не Верховная жрица. У него нет дара, позволяющего свободно странствовать в Царстве духов.

— Но ведь Калона отправился туда, а уж он-то точно не Верховная жрица! — заметил Старк.

— Можно не верить в то, что он Эреб, спустившийся с небес на землю, но нельзя отрицать, что он — Бессмертный, каким-то образом прибывший из Потустороннего мира. Следовательно, на Калону не распространяются правила, ограничивающие Воинов.

— Зато Калона связан! — возразила Афродита, нетерпеливо подаваясь вперед. — Я своими глазами видела на нем цепи! Его тело обмотано ими, как у раба!

— Расскажи мне, что ты видела, Пророчица, — попросила Танатос.

Афродита заколебалась.

— Расскажи, Афродита, — сказал Дэмьен. — Мы должны кому-то довериться, иначе судьба Зои и Старка не будет отличаться от судьбы других Воинов и их Верховных жриц.

— Мы можем довериться Смерти, — глухо произнес Старк. — Ибо мне в любом случае придется иметь дело с ней, чтобы спасти Зои.

Афродита перевела глаза на Дария.

— Я согласен, Пророчица, — кивнул он.

— Я тоже, — пискнул Джек.

— И мы, — объявила Шони.

— Расскажи ей все, — согласилась Эрин.

— Ладно, — решилась Афродита, сухо улыбнувшись Танатос. — В таком случае, я начну с Неферет, поэтому вам лучше присесть.

Старк

Старку очень понравилось то, с каким достоинством Танатос справилась со своим изумлением, когда Афродита с помощью Дэмьена рассказала ей всю историю, начиная с первого появления Зои в Доме Ночи и открытия правды о красных недолетках, до появления Калоны и постепенного понимания ими всей глубины злодейства Неферет. В конце Афродита пересказала Танатос свой разговор со Стиви Рей.

Когда история подошла к концу, Танатос встала и подошла к телу Зои. Несколько мгновений она молча смотрела на него, а затем медленно заговорила, обращаясь скорее к неподвижному телу, чем к собравшимся:

— Значит, это с самого начала была битва между Светом и Тьмой, только до сих пор она проходила, в основном, в материальном мире.

— Свет и Тьма? — переспросил Дэмьен. — Мне показалось, что вы произносите эти слова с большой буквы.

— Весьма проницательное замечание, недолетка, — ответила Танатос.

— Стиви Рей тоже так говорит, — вмешалась Афродита. — Тьма у нее с большой буквы, как имя.

— Имя? — переспросил Джек. — Типа, как будто это два человека — белый и черный?

— Нет, не люди — это гораздо шире. Представь себе двух Бессмертных, настолько могущественных, что исходящая от них энергия становится осязаемой, — пояснила Танатос.

— Вы хотите сказать, что Никс — это Свет, а Калона, по крайней мере, в нынешнем его виде — Тьма? — уточнил Дэмьен.

— Точнее сказать, что Никс находится на стороне Света, а Калона — союзник Тьмы.

— Послушайте, я, конечно, не самая примерная ученица, но умом меня Никс не обидела, и на уроках я обычно ушами не хлопаю. Чаще всего. Однако я никогда не слышала ни о чем подобном, — заявила Афродита.

— И я тоже, — поддержал ее Дэмьен.

— А это о чем-то говорит, потому что Дэмьен у нас точно Примерная ученица, — хихикнула Эрин.

— Мисс Прилежание, — добавила Шони. Танатос со вздохом отвернулась от Зои и посмотрела на собравшихся.

— Дело в том, что это очень древнее верование, которое не вполне разделяется нашим вампирским сообществом, — призналась она. — По крайней мере, его жрицами.

— Но почему? Что в нем плохого? — спросила Афродита.

— В его основе лежит представление о борьбе, насилии и жестоком соперничестве первозданных сил добра и зла.

— Понятно! — фыркнула Афродита. — Типичная мужская философия!

— В некотором роде, — приподняла брови Танатос.

— Постойте! Что такого особенно мужского в идее борьбы добра и зла? — спросил Старк.

— Видишь ли, это не просто вера в то, что в мире существует добро, которое обязано бороться со злом. Это персонификация Света и Тьмы на самом элементарном уровне, в виде сил, которые настолько тесно переплелись, что не могут существовать друг без друга, но при этом постоянно пытаются друг друга поглотить, — поймав непонимающие взгляды друзей, Танатос тяжело вздохнула и сказала: — Одним из самых древних представлений о Свете и Тьме было олицетворение их в виде двух могучих быков — черного быка Света и белого быка Тьмы.

— Ой, а почему? Я думал, что свет должен быть белым, а тьма — черной, — пробормотал Джек.

— Ты прав, именно такая аналогия лежит на поверхности, однако в наших древних манускриптах записано иначе. Там говорится, что в каждом из этих двух существ, Свете и Тьме, заключено то, чего больше всего недостает другому. Представь себе, как два быка, преисполненных распирающей могучей силы, снова и снова встречаются в бесконечном поединке, пытаясь вырвать у противника нечто такое, чего нельзя получить, не разрушив самого себя. Однажды, когда я была еще совсем молодой жрицей, мне довелось увидеть изображение такой битвы, и я никогда не забуду, каким оно было грубым, жестоким и правдивым в своем неистовстве. Вообрази себе эту картину — быки сцепились рогами. Их могучие тела напряжены в стремлении добраться до врага, кровь хлещет из ран, ноздри раздуваются. Силы равны, ни одна сторона не может взять верх, однако схватка пугает своей напряженностью — казалось, что сама картина пульсировала от этой силы.