Рай и ад. Великая сага. Книга 3 - Джон Джейкс

Так или иначе, но простолюдин и демократ Эндрю Джонсон все-таки требовал объяснений. Его черные глаза смотрели с едва сдерживаемым гневом, пока Стэнли чуть дрожащими руками брал со стола доклад. Стэнли служил одним из нескольких помощников военного министра Эдвина Стэнтона и отвечал за работу Бюро по делам освобожденных, входившего в их департамент.

– Да, сэр, бесчестно, – сказал он, – но могу вас заверить, что наше бюро не имеет к этому никакого отношения. Ни министр Стэнтон, ни генерал Ховард не потерпели бы такого гнусного обмана.

– А как насчет слухов, которые воодушевили мошенников? О том, что каждому освобожденному негру дадут мула и сорок акров земли к Рождеству? Сорок акров – если он отметит их кольями, выкрашенными в патриотические цвета! Кто распустил такие слухи?

Бледное, толстое лицо Стэнли покрылось испариной. Ну почему главе бюро Ховарду пришлось уехать из Вашингтона и отправить его на ковер к президенту? Почему он не мог отвечать уверенно или хотя бы припомнить одну из ховардовских религиозных банальностей? Ему срочно требовалось выпить.

– Итак, мистер помощник?

– Сэр… – Голос Стэнли дрогнул. – Генерал Сакстон заверил меня, что агенты бюро в Южной Каролине никоим образом не подстрекают негров, создавая ложные надежды или распространяя слухи. Они не имеют к этому отношения…

– Тогда откуда взялись слухи?

– Насколько нам известно, сэр, это просто результат случайного замечания… – Стэнли откашлялся, мучаясь от мысли, что придется сказать нелицеприятные вещи о влиятельном члене их партии, однако страх потерять работу, пусть и ненавистную, был сильнее, – замечания конгрессмена Стивенса. – Он попал в точку; Джонсон фыркнул, как будто понюхал тухлую рыбу. – Он что-то говорил о конфискации и перераспределении трехсот миллионов акров земель бунтовщиков, – уже увереннее продолжил Стэнли. – Возможно, мистеру Стивенсу этого хочется, но у бюро нет такой программы, и никто не собирается затевать ничего подобного.

– Тем не менее эта новость разлетелась по Южной Каролине, ведь так? Что позволило всяким нечистоплотным барыгам продавать эти крашеные колышки направо и налево. Едва ли вы осознаете, Хазард, все масштабы этой авантюры. Мало того что слухи о сорока акрах и муле жестоко обманули негров, так они еще и оскорбили и оттолкнули от нас тех белых, которых мы должны были привлечь на свою сторону! Мне, как и вам, не нравятся плантаторы… – (Гораздо больше, подумал Стэнли; о ненависти Джонсона к южной аристократии ходили легенды.) – Однако, судя по конституции, они никогда и не выходили из Союза, потому что сам факт отделения ею просто не предусмотрен. – Он наклонился вперед, словно разозлившийся школьный учитель. – Именно поэтому моя программа реконструкции Юга состоит всего из трех простых пунктов. Побежденные штаты должны отказаться от идей Конфедерации. Они должны отменить все законы, связанные с сецессией. И ратифицировать Тринадцатую поправку, полностью запретив рабство. От них не требуется большего, потому что по конституции федеральное правительство и не может потребовать большего. Генерал Шерман совершенно этого не понимал, когда конфисковал прибрежные и речные земли своим незаконным военным приказом номер пятнадцать – слава Богу, уже отмененным. Ваше бюро тоже не понимает. Вы повсюду беспечно болтаете о праве участвовать в выборах, хотя по закону ограничения и допуск к голосованию – это дело каждого штата. И уж совсем никто, кажется, не понимает, что если мы будем угрожать отъемом земель, то лишь озлобим тех южан, которых хотим вернуть в паству. Или вы скажете, что я не прав? Я каждый день подписываю сотни прошений о помиловании и теперь получаю этот доклад.

– Мистер президент, при всем уважении я вынужден повторить, что бюро не имеет никакого отношения…

– А кто еще болтает о сорока акрах? Я возлагаю ответственность именно на бюро. Будьте так любезны передать это мистеру Стэнтону и генералу Ховарду. А теперь прошу меня извинить.

Жизнь Стэнли Хазарда в эти дни была сплошным мучением. Чтобы хоть как-то это выдержать, он стал теперь выпивать свою первую рюмку еще до восьми утра. В его письменном столе в старом офисном здании, где временно расположилось Бюро по делам освобожденных, были спрятаны разные бутылки с вином и бренди. Если в течение дня он выпивал слишком много, отчего переставал понимать обращенные к нему вопросы, спотыкался или ронял что-нибудь, то всегда бормотал одно и то же: что, мол, плохо себя чувствует и у него кружится голова. Тех, кто верил, находилось очень немного.

У Стэнли были серьезные причины для того, чтобы чувствовать себя несчастным. Много лет назад его младший брат Джордж отстранил его от управления семейным металлургическим производством. В глубине души Стэнли понимал почему. Просто он ни на что не был способен.

Его жена Изабель, властолюбивая и сварливая женщина, была на два года старше его. Она родила Стэнли двоих сыновей, Лейбана и Леви, которые так часто попадали в неприятности, что он даже завел специальный счет в банке, чтобы давать взятки судьям и тюремщикам и откупаться от забеременевших девушек. Близнецам было по восемнадцать, и Стэнли от отчаяния начал переводить часть «взяточных» денег в Йель и Дартмут. Изабель называла это благотворительными взносами, а Стэнли надеялся, что сыновей примут и они наконец уберутся из дома. Он их терпеть не мог.

Еще, как ни парадоксально, он совершенно не понимал, откуда взялось то огромное состояние, которое принес их обувной бизнес, и не представлял, что с ним делать. Сейчас фабрика в Линне была выставлена на продажу. Изабель настояла на том, чтобы они свернули дело, пока не поздно, потому что после войны уже возвращалась привычная конкуренция. Стэнли понимал, что никакой его личной заслуги в этом невероятном успехе не было.

Ко всему прочему его бывшая любовница, актриса варьете Джинни Кэнери, бросила его сразу после того, как Изабель узнала об их отношениях. Хотя она все равно бы его бросила, рассудил Стэнли. Деньги она могла получить от других своих многочисленных воздыхателей, а в постели из-за своей постоянной нервозности и пьянства он был ни на что не способен. По слухам, мисс Кэнери теперь была любовницей какого-то республиканца, чье имя, правда, не называлось.

Так что ничем, кроме борьбы и страданий, в этой жизни Стэнли похвастаться не мог, да еще был вынужден каждый вечер за ужином смотреть на свою некрасивую напыщенную жену в их прекрасном, огромном и безлюдном особняке на Ай-стрит. Поэтому он пил. Это поддерживало его в течение дня. А ночью милосердно помогало заснуть.

– Джонсон недоволен бюро, так, Стэнли?

– Так. Он бы с удовольствием его разогнал. Считает, что, действуя в соответствии с целями радикалов, мы попираем права штатов.

– Полагаю, это неудивительно, – задумчиво проговорила Изабель. – Он ведь демократ и, по существу, южанин. Мне любопытно другое: почему из-за южной земли такая свара? Она очень ценная?

Стэнли допил третий бокал шампанского:

– Не сейчас. Та, что конфискована министерством финансов, может быть выкуплена почти задаром. Но в перспективе, разумеется, она представляет большую ценность. Земельная собственность всегда ценна. А товарные культуры составляют основу всей экономики Юга. Там же нет никакой промышленности и никогда не было.