Император Крисп - Гарри Тертлдав

— Да, — отозвался Фостий, хотя едва не перестал слушать, когда Саркис заговорил о своей молодости. Его удивляло, почему пожилые люди так часто ее вспоминают; он же не виноват, что моложе. Но если бы ему давали золотой всякий раз, сказав «Это потому что ты молод», он не сомневался, что смог бы вернуть годовой налог каждому крестьянину в империи.

— Ладно, я и так вас задержал, ваше младшее величество, — сказал Саркис. — Когда вам надоедает болтовня, так и скажите. Знаете, это одно из преимуществ высокой должности: совсем не обязательно выслушивать людей, которых ты считаешь скучными.

«Кроме моего отца», — мелькнуло в голове у Фостия: единственное исключение, но весьма значительное. Но мысль эта была не из тех, которой можно поделиться с Саркисом, да и вообще с кем угодно. Кроме, пожалуй, Дигена. Фостий был почему-то уверен, что священник его поймет, хотя для него любой вопрос, не связанный прямо с Фосом или будущей жизнью становился второстепенным.

Получив повод уйти, он им незамедлительно воспользовался.

* * *

Даже теперь, когда прибывшая армия запрудила улицы, Наколея казалась крошечным городком для любого, привыкшего к столичным масштабам. Жалким, унылым, провинциальным… уничижительные определения сами собой всплывали в голове Фостия. Истинны они или нет, но они подходили.

В Наколее все было буквально перевернуто вверх ногами.

Возвращаясь к отцу в сгущающихся сумерках, Фостий с трудом пробирался между запрудившими улицы солдатами. Криспу отвели покои в резиденции эпарха, расположенной на городской площади напротив главного храма Фоса. Как и большинство храмов в империи, он тоже был построен по образцу столичного Собора.

Первое, что пришло при виде его в голову Фостия — жалкая и дешевая копия.

Вторая мысль, противоположная первой — жаль, что на его возведение потратили слишком много золотых.

Фостий резко остановился посреди площади.

— Клянусь благим богом! — воскликнул он, даже не заботясь о том, что его могут услышать. — Еще немного, и я сам стану фанасиотом.

Он даже удивился, почему эта мысль не пришла к нему раньше.

Многие проповеди Дигена не отличались от доктрин еретической секты, за тем лишь исключением, что после слов священника эти доктрины казались добродетелью, а Криспу они представлялись подлыми и злобными. Когда же у Фостия появлялась возможность выбирать между мнением отца и чьим-то другим, он автоматически склонялся к последнему.

Неожиданно его поразила и вся ирония ситуации. Зачем он бросился в бой со злобными еретиками, если сам практически полностью согласен с их учением? Он представил, что сейчас пойдет к Криспу и все это ему скажет. Трудно вообразить более быстрый способ избавления от всех материальных благ.

По крайней мере, наследником престола ему тогда точно не быть.

Это внезапно стало для него очень важным. Автократор обладал большой властью среди духовной иерархии. Если бы он стал Автократором, то распространил бы в Видессе учение Дигена. Но если красные сапоги наденет какой-нибудь зануда и ортодокс — ему сразу представился Эврип, — то преследования будут продолжаться. Значит, нельзя давать Криспу любого повода отодвинуть его в сторону.

Утвердившись в этом решении, он торопливо зашагал по брусчатке к дому эпарха. Халогаи, недавно вставшие на охрану возле входа, подозрительно уставились на него, пока не узнали, потом взмахнули топорами, отдавая честь.

Когда он вошел в комнату Криспа, тот, как обычно, просматривал документы.

Он поднял голову и раздраженно нахмурился:

— Что ты здесь делаешь? Неужели успел вернуться? Я же посылал тебя…

— Я знаю, с каким поручением ты меня посылал, — бросил Фостий. — Все сделано. Вот. — Он достал из мешочка на поясе свиток пергамента и бросил его на стол. — Это подписи офицеров, которым я передал твой приказ.

Крисп откинулся на спинку кресла и просмотрел список. Когда он поднял взгляд на сына, вся его хмурость исчезла:

— Хорошая работа. Спасибо, сын. Можешь заняться чем хочешь; у меня больше нет для тебя поручений.

— Как скажешь, отец, — ответил Фостий и повернулся, собираясь уйти.

— Подожди, — остановил его Автократор. — Не уходи рассерженным. Скажи, как, по-твоему, я задел тебя на сей раз?

Формулировка вопроса лишь еще больше вывела Фостия из себя, и он, позабыв о намерении поддерживать с отцом хорошие отношения, рявкнул:

— Мог бы проявить и побольше радости от того, что я сделал нужное для тебя дело.

— С какой стати? — удивился Крисп. — Ты хорошо сделал порученное дело, я так и сказал. Но дело-то не требовало от тебя чего-то выдающегося. Неужели ты ждешь особой похвалы всякий раз, когда справишь нужду, не обмочив сапог?

Отец и сын уставились друг на друга, гневно сверкая глазами.

Фостий пожалел, что отдал отцу пергамент, — надо было только показать его издалека, а потом порвать на клочки и швырнуть ему в лицо. Пришлось удовольствоваться меньшим — уходя, хлопнуть дверью.

* * *

Когда он вновь вышел на площадь, было уже совсем темно.

Халогаи у входа взглянули на него с любопытством, но выражение лица Фостия не возбуждало желание задавать вопросы. Когда резиденция эпарха осталась далеко позади, до Фостия внезапно дошло, что ему некуда идти. Он остановился, потеребил бороду унаследованным от отца жестом и стал размышлять, что же делать дальше.

Одним из очевидных ответов было надраться до бесчувствия. Он видел несколько таверн с горящими перед входом факелами, и еще немало других таверн было на других улицах. Интересно, запаслись ли кабатчики вином у окрестных крестьян, не надеясь на привезенные армейскими интендантами запасы? Наверняка для этих приземленных материалистов прибытие такого количества страдающих от жажды солдат воистину оказалось подарком небес.

Немного поразмыслив, он решил в таверну не идти. Фостий не имел ничего против вина, как такового; его было пить безопаснее, чем воду, которая могла одарить и лихорадкой. Но пьянство отвращало душу от Фоса, превращало человека в грубое животное и легкую жертву искушений Скотоса. В тот момент состояние собственной души значило для Фостия многое. Чем бережнее он будет с ней обходиться, тем вероятнее окажется на небесах.

Он взглянул через площадь на храм. Вход в него тоже был освещен, люди заходили помолиться. Некоторые, судя по походке, уже успели напиться. Фостий презрительно оттопырил губу — у него не было желания молиться вместе с пьяными.

И вообще он не хотел молиться в храме, имитирующем Собор. Особенно теперь, когда понял, что симпатизирует фанасиотам.

После наступления темноты со стороны Видесского моря потянул легкий бриз, но не этот ветерок вызвал у него его в легкую дрожь. До тех пор, пока отец сидит на троне, Фостию грозит серьезная опасность. Он сам навлек ее на себя, как только осознал, что подразумевают проповеди Дигена. А Крисп никогда не отречется от материализма — скорее на ячменных колосьях вырастут апельсины.