Клуб «Алиби» - Франсин Мэтьюз

— Виши, если быть точным. Премьер-министр уверен в том, что немецкие танки не смогут преодолеть горы Центрального Массива.

— А как же защита города, улица за улицей, как он заявлял?

— Это работа для армии, а не для чиновников, — глаза посла, плоские и твердые, как стекло, посмотрели на Херста. — Найди Пети. Возьмите консульские машины и организуйте сопровождение по дороге на Бордо. Уезжайте не позже завтрашнего вечера, самое позднее — в четверг утром. Защитите женщин и детей, если сможете. Дорога займет много времени.

Херст прикинул в уме. Ему придется заботиться о почти пятидесяти женщинах и детях, плюс большое количество надоедливых помощников, каждый из которых будет пререкаться насчет вещей и привилегий и того, какой корабль будет ждать их в Бордо. Им будет нужна еда. Перерывы на то, чтобы умыться. Бензин, которого сейчас в Париже не найти.

— А что с Филиппом Стилвеллом? — спросил он. — Он все еще лежит в парижском морге.

Буллит неопределенно махнул рукой.

— Шуп забронировал место для его тела на корабле, который уходит из Шербура в четверг. Он сказал мне это сегодня днем.

— Господи Иисусе, — пробормотал он, — А Салли?

— Почему бы тебе не пригласить ее в романтическую поездку? — предложил посол. — Я слышал, винный край прекрасен в это время года.

Он взял «бьюик» и поехал прямо на Рю Сент-Жак, надеясь застать ее дома. Но консьержка уже легла спать, и когда он бросил камешком в первое попавшееся окно, это оказалась Таси, соседка, которая появилась в передней.

— Салли так и не вернулась из больницы, — сказала она, щуря сонные глаза.

— Ее выписали сегодня днем.

— Тогда она, может быть, уехала из города.

— Без вещей?

Таси пожала плечами, ее утомляла назойливость этого мужчины.

— На нее напали, месье. Она напугана. И потом, pauvre Philippe[41], его фото было во всех газетах…

— Она не сказала ни слова?

Таси положила свою тонкую руку ему на плечо и поежилась.

— Так холодно на улице, месье, хоть и весна. Хотите зайти? Я приготовлю вам настоящий русский чай…

— Вы знаете кого-нибудь из друзей Салли? Женщин или… мужчин, например, у кого она может находиться?

— Ее единственным другом был Филипп, понимаете? Peut-etre[42], она поехала в отель.

— У нее нет денег, — сказал он резко, его раздражение росло.

Чего же ищут эти глупые женщины, убегая одни и без защиты? Дейзи сделала то же самое — выпорхнула из двери со смехом, дрожавшим на губах. Никакого поцелуя на прощание, ни адреса для писем. Его вина, конечно, его тяжкий грех, что его жена сбежала в пропасть жестокости, без надежд на спасение. Он потерял ее. И он терял Салли. Расстроенную, напуганную, раненую Салли…

Тогда, в больнице для иностранцев, по ее щекам текли слезы. Человек, который схватил ее за шею…

Херст оставил Таси записку и триста франков. Но у него не было уверенности, что Салли их получит.

Когда Жолио поймал ее взгляд в Люксембургском саду где-то около пяти вечера, она резко повернула на дорожку, ведущую к бульвару Сен-Мишель. Он подумал, что увидел привидение — или, скорее, злой дух: воплощение всех его желаний.

Это не могла быть Нелл. Нелл во плоти, в Париже…

Он остановился на мгновение, прищурил глаза, следя за ней, пока она шла под сводами молодых вязов. Ее талия, тонкая и изящная, могла принадлежать любой женщине, как и ноги; но две детали словно прокричали ее имя сквозь годы разлуки и недоверия: шейные позвонки, такие хрупкие под широкополой шляпой, и та решительность, с которой она шагала по тротуару. Ее каблуки стучали в такт: свет, тень, свет, тень. Из фонтана струилась вода, и все мысли вылетели у него из головы в ту секунду, когда он узнал ее.

Он позвал ее. Нелл.

Шаги не замедлились, ее голова была опущена, она задумалась. Она определенно шла к бульвару. Может быть, у нее была там встреча. Но вдруг ему пришло в голову, что она тоже его увидела; причем раньше, чем он ее; и намеренно зашагала своим английским шагом как можно быстрее, стараясь убежать.

Он побежал, его бумаги шелестели на ветру, карандаш, который он держал за ухом на случай заметок, упал на землю. Он снова позвал ее, и стайка голубей разлетелась из-под его ног.

Она повернула голову, одна рука инстинктивно схватилась за ремешок сумочки. Она замерла, ожидая его.

— Рикки.

Это было ее имя; никто больше не звал его так. Для всего мира он был Жолио, для коллег — Фредерик. Фред для матери и жены. Le professeur Joliot-Curie[43]для студентов, которые слушали его лекции в Коллеж де Франс в четырех кварталах отсюда. Рикки было имя, которое она дала ему пятнадцать лет назад в Берлине, опьяненная джином и недосыпом, прислонившись спиной к стене клуба, в который они пошли по ее настоянию, когда все уже ложились спать. «Рикки, — сказала она, — мне нужна твоя зажигалка. Мне нужно прикурить сигарету».

Тем вечером 1925 года она была одета, как мужчина, в хороший английский костюм, одолженный у брата: благородная Нелл Брейскорт, дочь графа, шлялась по задворкам Берлина в компании фриков-полиглотов. Для нее это было нетипично — разговоры о радии и модели Бора и квантовых скачках — и Жолио чувствовал ее скуку, которая, словно кошка, легла между ними. Всего двадцать один год, а уже такая усталость от жизни. Она заставила его почувствовать, как неуместен и как невозможно стар он был на самом деле.

— Что ты тут делаешь? — спросил он, задыхаясь.

— А что, Люксембургский сад твой? Никому больше нельзя и шагу сюда ступить?

— Нелл…

Улыбка заиграла на ее губах, в ней было что-то ядовитое.

— Ты так и не изменился, Рикки. Вечно эта импульсивность. Как будто я оскорбляю общественную нравственность, прогуливаясь здесь.

— Ты знаешь, что это неправда, — он говорил с ней по-английски, хотя давно уже этого не делал, и языком он владел неуверенно. Он был удивлен, а потому подыскивал слова и спотыкался.

— Так прекрасно снова видеть тебя, Нелл. Ты выглядишь… очень хорошо.

Она постарела, этого он не мог отрицать: безупречное очарование юности покинуло ее, оставив только подтянутую кожу, подчеркивавшую красоту ее щек и бровей и ложбинки над голубыми глазами. Ей должно было быть чуть больше тридцати пяти, подумал он. Ее фигура не изменилась: легкая, подтянутая, она была в отличной форме, — фигура примерной спортсменки. Как ей это удавалось, он никогда не понимал: Нелл редко сдерживала себя или подчиняла дисциплине.