А тебе слабо? - Кэти Макгэрри

Помня о скандалах из-за Марка в нашей семье, я часто гадаю, какие страсти бушуют за закрытыми дверьми этого дома. Впрочем, возможно, они сумели ужиться мирно.

– Да, мадам.

Чтобы отбить у неё охоту продолжать непринуждённый разговор, я засовываю в рот ролл из креветки с беконом.

Отец хочет, чтобы я присутствовал на этих еженедельных воскресных сборищах. Моё присутствие бывает весьма кстати, когда разговор заходит о спорте. Я был ещё полезнее, когда встречался с Гвен. Её отец – начальник полиции, а подруги моей матери дружно считали, что мы с Гвен – «прекрасная пара».

– В твоём возрасте я ненавидела такие посиделки, – продолжает миссис Роув.

Я сую в рот вторую креветку и киваю. Если она не врёт насчёт ненависти, то, наверное, не забыла, какие мучения причиняют все эти бесконечные разговоры ни о чём.

– Но папа заставлял меня присутствовать на каждом ужине, который он устраивал.

Я глотаю и вдруг понимаю, что за все четыре года, прошедшие с тех пор, как я дорос до чести представлять свою семью на общественных мероприятиях, я ни разу не видел на них миссис Роув. Я даже подумываю спросить, почему она изменила своему правилу сегодня, но вспоминаю, что мне нет до этого дела. Забрасываю в рот тефтельку.

– Я прочитала твою работу, – говорит она.

Я пожимаю плечами. Читать мои работы – это её работа.

– Хорошая работа. Даже можно сказать, что очень хорошая.

Я вскидываю на неё глаза и беззвучно ругаюсь, когда она улыбается. Чёрт, какая разница, хороша моя работа или нет? Я хочу играть в бейсбол, а не писать. Демонстративно отворачиваюсь и смотрю в другую сторону.

– Ты не думал о том, чтобы развить своё произведение в небольшой рассказ?

На этот вопрос у меня есть ответ.

– Нет.

– А стоило бы, – говорит она.

Я опять пожимаю плечами и озираюсь, ища повод свалить от неё. Хоть бы пожар какой-нибудь или что-то такое.

На лице миссис Роув появляется лукавая улыбка.

– Слушай, у меня отличные новости, и я просто счастлива, что можно не ждать до завтра и поделиться ими с тобой прямо сейчас! Помнишь тот писательский проект, над которым мы работали в прошлом году?

Такое не забывается. Целый год мы глотали книги и фильмы. Потом разбирали их на детали, как автомобили, чтобы посмотреть, как отдельные части работают вместе на создание сюжета. После этого миссис Роув щёлкнула бичом и велела нам написать что-нибудь своё. Проклятье, это был самый трудный класс в моей жизни, но я его обожал. И ненавидел тоже. Потому что каждый раз, когда я слишком увлекался или проявлял особую активность в классе, ребята из команды начинали надо мной насмехаться.

– Ты помнишь, как я предложила всем желающим принять участие в литературном конкурсе на первенство штата?

Я киваю, хотя на самом деле ничего не помню. Мне нравились те уроки, но это вовсе не значит, что я не пропускал мимо ушей ни одного её слова.

– И что? Лейси выиграла?

У неё получился офигительно хороший короткий рассказ.

– Нет…

Ещё одна тефтелька. Жаль. Лейси была бы на седьмом небе, если бы выиграла.

– Ты вышел в финал, Райан.

Тефтелька целиком проваливается мне в горло, и я давлюсь кашлем.

Сменив официальный костюм на тренировочные штаны и майку «Редз», я сажусь в кресло перед своим столом и смотрю на домашнее задание, которое сдал миссис Роув. Четыре страницы текста о том, как бедный Джордж просыпается и обнаруживает, что превратился в зомби. Больше всего мне нравится самое последнее предложение.

Глядя на свои руки – руки, которые однажды непременно кого-нибудь убьют, – Джордж свыкался с тошнотворным осознанием своей абсолютной беспомощности.

Не знаю, почему мне это так нравится. Но каждый раз, когда я перечитываю это предложение, во мне что-то отзывается, рождается какое-то ощущение подлинности.

Я провожу рукой по волосам; до меня никак не дойдёт, что я вышел в финал литературного конкурса. Если сегодня вечером ад покроется льдом, а у меня из задницы полетят ослики с крылышками – я не удивлюсь. Для меня это вещи одного порядка.

Я поворачиваюсь на кресле и обвожу взглядом свою комнату. Трофеи, медали и грамоты за игру в бейсбол занимают все стены и полки, громоздятся на комоде. Вымпел «Редз» висит над кроватью. Я знаю, что такое бейсбол. Я отлично играю. Иначе и быть не может. Я играю всю свою жизнь.

Я, Райан Стоун, – бейсболист, спортсмен, капитан команды. Но Райан Стоун – писатель? Я хмыкаю и беру со стола документы. В них детально расписано, как принять участие в очередном этапе конкурса, как победить. Я ни разу в жизни не пасовал перед вызовом.

Но это… это просто не про меня. Я отбрасываю бумаги. Мне нужно сосредоточиться на том, что для меня важно, а писательство – не тот случай.

Спортивный зал – это место, где чувство собственного достоинства разбивается вдребезги. Меняя белую блузку с оборочками на школьную спортивную форму, состоящую из розовой футболки «Средняя школа округа Буллит» и таких же шорт, я рассматриваю других девчонок. Они болтают, переодеваясь. Почти все причёсываются. Некоторые поправляют макияж. Все худые. Все подтянутые. Все красивые. Только не я. Я тоже худая, но некрасивая.

По странному совпадению все девчонки, которые меня бесят, щедро одарены Создателем: деньгами, внешностью и бюстами третьего размера. Гвен выделяется даже из их числа. Едва перешагнув порог раздевалки, она стаскивает с себя блузку и разгуливает в кружевном бюстгальтере, без слов напоминая всем нам о ничтожности наших вторых номеров.

Пулей вылетев из раздевалки, я с облегчением вижу, что зал пустует. В большинстве школьных помещений запрещено пользоваться телефонами, но в спортивном зале можно. Мне во что бы то ни стало нужно поговорить с мамой. Прошло уже две недели с тех пор, как я разговаривала с ней, и её последними словами был жалкий лепет «пожалуйста… условный срок» на парковке. Трент не позволил ей попрощаться со мной в участке. Боже, как я его ненавижу.

Прячусь под трибунами, вытаскиваю телефон из кармана шорт и набираю мамин номер. Я несколько раз за это время звонила ей, но она ни разу не ответила. В любом случае после четырёх она должна быть в баре. Мама как-то сказала мне, что алкоголик – это только тот, кто пьёт до обеда. К счастью для мамы, она никогда не просыпается раньше трёх часов дня.

В трубке раздаётся гудок, затем следуют три коротких звуковых сигнала, и включается запись. Спокойный, выводящий из себя голос зачитывает послание из преисподней: «Извините, номер, по которому вы звоните, временно отключён».

Я в отчаянии. В прошлом месяце я могла оплатить маминым пособием счёт либо за электричество, либо за телефон. Электрическая компания прислала предупреждение об отключении энергоснабжения. Я подумала, что телефон подождёт. И выбрала электричество.