Полночная чума - Грег Кайзер

— Не позднее, чем завтра в полдень, — приказал он Тауху, еще раз посмотрев на бескрайнюю синеву неба.

Взяв с сиденья «рено» пальто, Кирн направился к гавани рыбацкого городка Порт-ан-Бессен. Через несколько минут он уже стоял у каменного причала, глядя на узкую полоску воды, которая вела к океану. У причала болталась одна-единственная лодка.

Ничего необычного он не увидел — лишь несколько солдат вермахта, стоявших на посту, плюс еще двое, разбиравших на расстеленном одеяле пулемет. Кирн свернул на дорогу, что вела к побережью. Это была узкая щебеночная дорога, которая упиралась в мертвую землю сразу позади прибрежных скал. Через несколько минут городок остался позади, а дорога привела Кирна на вершину утеса.

Покойник Тардифф подсказал ему приехать в Порт-ан-Бессен, а вот свернуть на юг ему посоветовал старый врач из Этрема. Когда Кирн остановился в Этреме, чтобы посадить лекаря и его престарелую супругу на карантин, он не нашел ничего более подходящего, чем покосившийся сарай. Что делать? Завязав веревкой щеколду, он повесил на двери написанный от руки знак — карантин. Старик-лекарь подсказал ему, как найти портового врача.

Его зовут Жюсо, сказал старик сквозь щели в стене сарая. Живет он в доме, покрытом зеленой черепицей, рядом с дорогой, что ведет на Юппэ.

У бетонного барьера, перегораживавшего дорогу на выезде из Порт-ан-Бессена, Кирн остановился, чтобы показать жетон и удостоверение сотрудника крипо. Часовые — зеленые юнцы, отметил про себя Кирн — лишь мельком взглянули на его документы.

Кирн поинтересовался — как делал всегда, стоило ему оказаться где-то между Порт-ан-Бессеном и Гранкамом, — не знают ли они его старого друга Уве Бёзе. Или Пауля Штекера. Или доктора Муффе, чье имя он не помнил, зато хорошо помнил прозвище, Наперсток, потому что именно так сидела каска на его голове — как наперсток. Часовые ответила дружным «нет». Их, лица, как обычно в таких случаях, ничего не выражали.

152-я пехотная дивизия, в которой служили эти мальчишки, была сформирована относительно недавно. В отличие от Кирна, за их плечами не было горького опыта боев в России. И тем не менее между ним и ими имелась крепкая связь.

В свое время Кирн служил в 268-й пехотной дивизии, когда та, три года назад, сметая на пути все границы, маршем двигалась на восток — сначала к Брест-Литовску, затем все лето и часть осени дальше на восток, пока в декабре не замерла среди бескрайних снегов чуть южнее Москвы. А еще через несколько месяцев, после того как его санитарным поездом привезли домой в Мюнхен, он узнал, что от 268-й осталась лишь горстка солдат. Поэтому ее расформировали, а тех, кому повезло остаться в живых, перевели в другие части. Если быть точным, остатки его бывшей дивизии перебросили на запад, во Францию, где они пополнили собой 352-ю пехотную.

Поэтому в своих разъездах по Нормандии он всегда обращал внимание на указатели, чтобы узнать, какие части вермахта обитают в том или ином городке. Когда ему на глаза попадался указатель с надписью «352-я», он неизменно спрашивал про своих старых друзей, тех, кто, насколько ему было известно, были живы, когда его два года назад уносили с чавкающего весенней грязью поля боя. Сумели ли они избежать кровавой пасти матушки-России, это он не знал.

Дорога вела на утесы, и Кирн упорно карабкался вверх. Полуденное солнце пригревало, и вскоре он был вынужден снять пальто и перебросить его через руку. Он на минуту остановился, чтобы отдышаться, и посмотрел вниз, на берег. Был отлив, и полоса песка, влажная и широкая, протянулась на добрую сотню метров, а за ней в лучах солнца поблескивала лазурно-голубая водная гладь океана. Там Кирн заметил пару десятков солдат — обнаженных до пояса и загорелых.

Они брели, пошатываясь под тяжестью длинного деревянного шеста. Пока Кирн наблюдал за ними, они протащили шест через груды водорослей и ракушечник и положили на два полена, заранее загнанных в песок, — одно короткое, другое повыше. Причем положили высоким концом к морю. Десантный катер союзников наверняка зацепится за его передний конец, к которому солдаты сейчас прикрепят мину. Точно такие же сооружения виднелись вдоль всего открытого участка берега на расстоянии метров двадцати-тридцати одно от другого. Все они ощетинились острыми концами в сторону моря.

Кирн выкурил еще одну сигарету, вытер лицо носовым платком и, прищурившись, посмотрел на водную гладь. По ту сторону моря — Англия. Если противник решит произвести высадку, он наверняка высадится этим летом. Но только не здесь. Если верить тому, что говорят, они попробуют высадиться севернее, в районе Па-де-Кале, в трехстах километрах отсюда. Если ему повезет избежать худшего, он будет дома уже через день. По крайней мере, здесь, во Франции, такое возможно. Зато как не повезло тем беднягам, кто остался на Восточном фронте! Те умрут либо на месте, либо в тифозном бараке где-нибудь в Сибири. Кирн посмотрел на руку с зажатой в ней сигаретой и подумал, что потеря трех пальцев — это самое большое счастье, какое только привалило ему за всю его жизнь.

Затем дорога пошла под уклон, и потные солдаты с шестом остались позади. Теперь его путь лежал между двух высоких стен живой изгороди, которыми местные крестьяне отгораживали свои участки от соседей. Земляные насыпи с двух сторон дороги делали ее похожей на углубление, деревья, что росли на этих насыпях, своими кронами заслоняли ее от солнца. Здесь было прохладнее и вместе с тем более душно. Три дня назад прошел дождь, и земля в тени по-прежнему оставалась влажной. Здесь пахло так же, как в той землянке, в которой они жили вчетвером: он сам, Муффе, Безе и Штекер, в те последние дни. Потные, давно не мытые тела, крысы в углу, легкий душок дохлятины.

Неожиданно до его слуха донесся гул мотора. Кирн шагнул на обочину, и в следующее мгновение из-за поворота показался мотоцикл и, резко затормозив на влажной земле, покачнулся и сбросил скорость. Коляска мотоцикла была пуста, за рулем сидел полевой жандарм. Кирн сделал такой вывод, заметив на шее у мотоциклиста металлическую пластину в виде полумесяца. Еще мгновение, и мотоцикл замер на месте, а жандарм выключил мотор. Его рокот еще пару секунд эхом отдавался под кронами деревьев. Кирн же задался мысленным вопросом, что здесь забыл жандарм. Может, он здесь затем, чтобы арестовать его за то, что он сбил регулировщика в Карентане?

И он на всякий случай замер по стойке смирно, тем более что жандарм уже схватился за пистолет, который болтался на рукоятке руля. Направив на Кирна оружие, жандарм велел ему подойти ближе.

— Fais voire votre pieces d’identite![14]— произнес он по-французски с кошмарным акцентом.

Кирн остановился в паре метров от жандарма, который по-прежнему восседал на своем мотоцикле, и ответил по-немецки:

— Мое имя Кирн, я из криминальной полиции. Прибыл сюда из Кана.

Пальто по-прежнему болталось у него на руке, он лишь слегка придерживал его, зажав большим и указательным пальцами.

— Мое удостоверение — в кармане шинели.