Расплата - Геннадий Семенихин

— Ну, договаривай. Чего тянешь?

— Твоя Лена погибла.

— Как? — требовательно произнес Якушев, не поднимая головы. — Скажи всю правду, чтобы не оставалось сомнений. Не опасайся, я выдержу. Только говори, если можешь, короче.

— Хорошо, — согласился незнакомец. — Тогда слушай меня, друг. Я буду предельно краток. Твоя Лена выпросилась в разведпоиск. Штабу фронта срочно потребовался «язык», и она ушла с разведгруппой в прифронтовой тыл. Группа была уничтожена полностью.

— А она? — вскинув голову, порывисто спросил Веня.

— Ее взяли в плен. В кармане у нее была лимонка. Лена сумела поставить ее на боевой взвод. Взорвала себя и еще четверых. В живых остался тяжело раненный фашистский ас полковник Корк. Вот и все, парень. А теперь и ты меня освободи. Не мотай душу. Мне тоже нелегко в глаза тебе смотреть. Уволь.

И раненый, постукивая костылем, стал от него быстро удаляться. Словно слепой, дотащился Якушев до своей двухместной палаты. Он даже не обратил внимания на то, что вторая, еще утром пустовавшая койка была сейчас занята; на подушке лежала аккуратным конвертом сложенная гимнастерка, а на рогатой вешалке висела длиннополая шинель со знаками различия младшего лейтенанта.

Якушеву страшно хотелось прилечь, но раздеваться не было ни сил, ни желания, и он повалился на кровать, как был, в сапогах и гимнастерке. На какие-то мгновения он впал в забытье и даже не повернул головы на скрип распахнувшейся двери.

— Ты что, браток, хворый, что ли? — раздался с порога веселый басок.

Якушев увидел крепкого белобрысого парня, ладно скроенного, широколицего, с зеленоватыми глазами и розоватым шрамом в левом углу рта, вероятно от не столь давно затянувшейся раны. Был незнакомец широкоплеч, из-под расстегнутой нижней рубахи проглядывала волосатая грудь. На руке перекинутое мокрое полотенце, которым он только что вытер лицо, полные губы растянуты в доброй ухмылке. Якушев неохотно воззрился на него.

— Хворый, что ли, спрашиваю? — повторил незнакомец свой вопрос.

— Да нет, — неохотно буркнул Якушев, но этим ответом лишь высек новую улыбку у того на полных губах.

Спокойно повесив полотенце на вешалку и деловито положив зеленую мыльницу на тумбочку, незнакомец укоризненно покачал головой:

— А если не хворый, так чего в сапогах среди дня забрался на койку? Эх, старшины на тебя хорошего нет.

Рослый парень произносил неодобрительные слова, но лицо его было таким дружелюбным, что Якушеву стало как-то теплее от того, что тот вторгся в его мрачное одиночество. Стоя перед ним на раскоряченных ногах, пришелец весело продолжал:

— Ну вот что. Ты тут хозяин, так что принимай нового жильца на постой. Поднимайся, чего закулемался?

Он сноровисто, по-старшински надел гимнастерку, складки которой тотчас же сами расправились на костистых широких плечах. Солнце, заливавшее в этот день маленькую палату с окном на южную сторону, сверкнуло на ордене Красного Знамени. И опять Венька с завистью подумал: «Ох ты! А у этого даже боевик на груди. Видать, тертый калач этот младший лейтенант».

— Слушай, парень, а водку ты пьешь?

— Да нет, не очень, — замялся Вениамин.

— Ну, а по маленькой?

— По маленькой можно, — улыбнулся Якушев.

— Ну, так вставай, сталоть. У меня всего четвертинка. — И он, весело подмигнув, прибавил: — Но только чистого медицинского, не какого-нибудь там глазодера разбавленного.

Веня, сам того не желая, улыбнулся.

— А теперь давай за стол, — продолжал шуметь новый обитатель палаты. — Зараз разбавим и выпьем. А ты чего скукожился и в сапогах на койку забрался? Конец света, что ли, пришел. Солдату не подобает, это я, как бывший старшина, говорю. Давай-ка за стол, станишник. Мы зараз выпьем этого аш два о от бешеной коровки и гутарить будем. — С грохотом отодвинув стул, плюхнулся на него.

У Якушева от зародившейся догадки просветлело лицо:

— Какие ты хорошие слова говоришь, младший лейтенант. Скукожился, закулемался, гутарить, зараз… У нас только на Аксайской такие слова говорили.

— На Аксайской! — вскричал новый жилец. — А где она, твоя Аксайская, была. Гутарь, не стесняйся.

— В Новочеркасске, — бесхитростно ответил Якушев. — Улица, на которой я вырос, так называлась.

— Знаю, знаю! — вскричал младший лейтенант. — Одна ко она же, твоя Аксайская, больно длинная. От бана до кирпичного завода тянется.

— Откуда знаешь?! — обрадованно вскричал Веня. — Ты тоже там жил?

— Не, — закрутил головой новый знакомый, — я не там, я из Заплавской. Просто бывал на вашей Аксайской, и только.

— Значит, тоже казак?

— А то как же? Стало быть, давай знакомиться. — И Венькина ладонь хрустко затрещала в широкой руке пришедшего. — Данила Денисов.

— Якушев Вениамин.

— А ты чего такой смурый?

Вениамин вгляделся в его широкое лицо, в зеленые глаза с пляшущими в них искорками и вдруг осунулся, посуровел, замкнулся. После долгой паузы, трудно отрывая каждое слово от себя, произнес:

— Жена у меня погибла. Час назад человек с фронта разыскал, чтобы сообщить.

— Постой, — нахмурился Денисов, — а может, путаница какая вышла?

— Если бы путаница. Сержант из той части черную весть привез.

Денисов, успевший налить себе полрюмки спирта и разбавить его водой, накрыл ее огромной, в рыжеватых волосках, ладонью.

— Та-ак. Значит, пить не будем, — пробасил он разочарованно, но Якушев решительно коснулся его руки:

— Нет… Наоборот, выпьем, а мне так чистенького налей, станишник.

— Одобряю, — хмуро пробасил Денисов и после небольшой паузы спросил: — Она — что же? На фронте с тобой была? В авиации?

— Нет, в госпитале медсестрой, когда меня раненого туда с аэродрома доставили.

— А ты что же, в летчиках был?

— Стрелком-радистом на СБ летал.

— Знаю, — хмуро откликнулся Данила. — Такие бомбардировщики «мессершмитты» запросто, как на охоте, сбивали. Скорость маленькая, горят, как факелы. И в первую очередь вас, стрелков-радистов, расстреливали, чтобы с хвоста удобнее было подойти и в кошки-мышки сыграть. Сталоть, и ты это самое на горбу своем испытал? И поранен тяжко был?

Якушеву становилось все теплее и теплее. Какую-то доброту и ясность вносил в его существование этот неожиданный человек, оказавшийся земляком, от которого ничего не хотелось утаивать.

— Да нет, не тяжко, — сознался он.

— А чего ж по госпиталям так долго шлындаешь, если ранение не тяжелое?

— Сложилось так, — вздохнул Веня и, чувствуя, что собеседник остался недоволен подобным ответом, подробно рассказал, как он защитил медсестру Любу, попал под бомбовый взрыв, как спасли хирурги его лицо, когда появилась опасность, что все оно останется в шрамах.