Превратности любви - Хелена О. Банч

– Пап, мне уже шесть лет, – наконец сказала она. – Я уже большая и хочу знать, в чем смысл жизни. Я слышала, как мама говорила по телефону, что не видит смысла в своей жизни. Так в чем он, этот смысл? – В чем смысл жизни? Ммм. Сложный вопрос…

– Ты считаешь, что спрашивать об этом – неприлично?

– Ну, почему же неприлично, очень даже прилично, но я как-то… Дай мне минутку сообразить.

– Но только минутку, а то я еще хотела показать тебе свои последние рисунки.

Надо будет объяснить Анне, что вести такие телефонные разговоры при ребенке не следует, подумал Ник.

– Видишь ли, – подбирая слова, вновь заговорил он, – смысл в том, что не нужно искать никакого смысла, нужно просто жить, жить, как живется, пойми это, и все сразу станет ясно. Наверное, есть какие-нибудь философы и специалисты, которые во всем этом разобрались, но нам-то с тобой зачем ломать голову? Надо просто жить и радоваться жизни… понимаешь?

– Понимаю, – очень серьезно ответила Дженнифер.

– Улыбнись, Дженни. Улыбнись! – Она тут же откликнулась на его призыв и лучезарно улыбнулась. – Я полагаю, так улыбаться тебя научили феи, – сказал Ник. – Храни для меня эту улыбку, хорошо, но дари ее мне почаще.

Когда пришла с работы Анна, Дженни уже сладко спала. На тумбочке рядом с ее кроватью лежала огромная ракушка, которую «папуля» привез ей из Венеции. А Ник, рассказав дочке на ночь сказку о спящей красавице и пообещав, что как самый настоящий принц разбудит ее утром поцелуем, успел до возвращения жены ответить на письмо Элизабет – короткое, но страстное. Оно всколыхнуло все его чувства, вознося к небесам. И, будучи во власти этих чувств, он написал ей:

...

Он не представлял, как вести себя при встрече с Анной. Ему и раньше было непросто сохранять видимость отношений, но теперь это казалось просто невыносимым.

Он бродил по безмолвным, пропитанным ароматами комнатам, порою садился в какое-нибудь кресло, глядя вдаль и пытаясь осознать происходящее.

Что может быть больнее, чем распадающийся брак при наличии ребенка? – думал Ник. Раскаяние, чувство вины, гнев, взаимные обвинения…

Это тупиковая ситуация – механические действия, ряд хорошо отрепетированных движений, и в постели, и вне ее, набор заданных, однообразных моделей. И невозможно сдвинуть что-то с мертвой точки. Слишком много разочарований позади, чтобы поверить в успешность подобных усилий.

Но ведь Дженнифер ни в чем не виновата. Как уберечь ее от этой боли? Как оградить от той гнили, что всегда сопутствует разводу?

Зачастую люди хранят обиды годами, ибо считают, что должны отомстить. Страдают от этого только они сами – и дети. Кто-то сказал: «Ненависть – это костер, опаляющий землю, на которой он разожжен».

Так как убедить Анну не разжигать костер войны? Как остаться людьми, уважающими свободу друг друга и готовыми ради любви к ребенку жертвовать своими амбициями?

У него не было ответов на эти вопросы.

Анна не спешила домой после того, как освободилась в театре. Предстоящая встреча с мужем немного напрягала ее. Она посидела с подругой в баре, спиртного не пила, ни в коем случае, а то он заметит, потом они вместе пошли ужинать, болтая, по обыкновению, о своих мужьях. Каждая изливала обиды, ожидая от другой того же, чтобы на словах ощутить единение – да, любовь нелегкая штука! – и тем самым утешиться. А под конец, уже при расставании, обе признали, что есть у их супругов и хорошие стороны. Анна начала перечислять достоинства Ника, отчасти чтобы подруга чуточку позавидовала, отчасти убеждая саму себя, перед тем как оказаться дома лицом к лицу с ним.

Выражать бурную радость или «ахать» и «охать», когда муж начнет делиться впечатлениями о своей поездке в Италию, ей не хотелось, поэтому Анна, не успев переодеться, сразу занялась приготовлением ужина – так не придется смотреть ему в глаза.

Ник упрекнул ее, что, разговаривая по телефону, не стоит в присутствии дочери жаловаться подруге на жизнь.

Он вернулся из Италии загоревший, отдохнувший, обворожительный. У него хватило времени облачиться в тогу человека, сознающего свои законные права и наперед разыгрывающего роль мужа, главы семьи.

Он не ругался, не злился, просто довел до ее сведения то, что считал нужным. Она не ответила, лишь молча кивнула, продолжая суетиться на кухне.

И – странная штука! – то ли из-за усталости, то ли еще по какой-то причине, ее суетливая индифферентность подействовала на Ника расслабляюще. Будто он угодил в плотную вязкую пелену облаков. Зачем напрягаться, что-то доказывать, раз тебя все равно не слушают? Он поймал себя на мысли, что это абсурдное мельтешение ему даже нравится. Примерно то же самое испытываешь, качаясь на волнах, когда непонятно, где низ, где верх, просто отдаешься им, ни о чем не думая. Но стоит выйти из воды, все сразу становится на свои места – и небо, и берег.

Пытаясь привлечь внимание жены, Ник рассказал ей о письме, которое нашел в доме отца.

– Забудь все, что я говорил тебе о своей матери, о ее неслыханной любви к отцу и об их идеальном браке. Все браки одинаковы, – заявил он.

Анна поняла, каким это было для него потрясением.

– Я вижу, что тебе больно, – заметила она, вынимая из морозилки мясо. – Но жизнь вообще полна сюрпризов.

Как только она отошла к мойке, чтобы наполнить водой чайник, неизвестно откуда материализовавшийся Счастливчик, радостно мурлыча, принялся сдирать полиэтиленовую пленку с замерзшей в камень грудинки. Анна выхватила у него мясо и положила в духовку, включив электроплиту на триста градусов.

– Да мне в высшей степени наплевать на то, что я сын какого-то типа, о котором до сих пор и понятия-то не имел, – между тем хорохорился Ник.

– Ты в этом уверен? – спросила Анна с легким сомнением в голосе.

– Да, – твердо ответил он.

– И ты не знаешь, кто этот человек? – поинтересовалась она.

– Нет, и никогда не узнаю.