Башня одиночества - Валерио Массимо Манфреди

Разбойники рассеялись по лагерю, завладев лошадьми, оружием и амуницией, раздевая трупы.

Тем временем из-под земли вышел высокий мужчина с бледным лицом. Его сапоги из коричневой кожи были начищены до блеска, на ремне висела кобура с автоматическим пистолетом. Он прошел развалинами к умирающему генералу Ласалю. Тот из последних сил повернул к нему голову и узнал этот ледяной взгляд, увидел желтоватое пятно на рубашке на правом боку.

— Сельзник! У тебя все еще кровоточит бок… Я… я умираю, но помни, такие отметины Господа означают проклятие… — только и смог он сказать, прежде чем испустил дух.

Сельзник смотрел на него не моргая, потом сделал знак одному из своих людей, тот снял с трупа форму и отдал ее своему командиру. Размер был подходящий, и Сельзник отошел, чтобы переодеться. Он снял куртку и рубашку и бросил взгляд на повязку, скрывавшую рану на правом боку, неизлечимую рану. Когда он снова появился, подчиненные приветствовали его выстрелами в воздух, и Сельзник спустился во двор, чтобы есть на лошадь. Приказав одному из разбойников надеть форму легионера, он подошел к предводителю бедуинов.

— Теперь можете уходить, а мы продолжим свой путь. Я дам тебе знать, когда ты мне понадобишься.

Он смотрел, как они галопом удаляются в узкое ущелье, потом достал из маленькой серебряной коробочки, лежавшей у него в кармане, щепотку опия и начал жевать, наслаждаясь горьким вкусом и пронзительным, острым запахом.

Он подождал, пока наркотик подействует, немного успокоив боль в ране, и поднялся в седло. Они двинулись на юг и, достигнув долины, повернули налево, на восток. С первыми лучами зари на горизонте показался форт Айн-Валид. Они замедлили ход и к воротам подъехали шагом.

— Стой, кто идет! — закричал часовой. — Вы кто такие?

— Я генерал Ласаль! — ответил Сельзник. — Скорее, мы попали в засаду. Только вдвоем и выжили.

Часовой вгляделся: человек с трудом держался в седле и сжимал рукой правый бок. Он крикнул начальнику стражи, чтобы тот открыл ворота и вышел навстречу. Раненый всадник соскользнул с седла.

— Я генерал Ласаль, — повторил он измученным голосом. — Новый главнокомандующий гарнизоном Алеппо. На нас напали. Мы защищались… сражались, но безуспешно, их было десятеро против одного…

Офицер поддерживал его, ведя к воротам.

— Поберегите силы, генерал, расскажете нам позже. Вы ранены. Сейчас мы постараемся облегчить ваши муки.

Подбежали два легионера с носилками, начальник стражи распорядился подготовить лазарет. Сельзника уложили на постель, военный врач снял с него китель и рубашку.

— Меня пронзили ятаганом, — указал он на рваную рану в правом боку. — Сочли мертвым. Я прятался в куче трупов, пока меня не обнаружил солдат, тот, что приехал со мной.

Военный врач снял повязку и невольно поморщился при виде раны:

— Господи… Надо немедленно прижечь ее.

— Делайте, что должны, доктор, — сказал Сельзник. — Мне нужно ехать дальше как можно скорее.

— Хорошо, — ответил тот, — я усыплю вас эфиром.

— Нет, — возразил Сельзник, — дайте мне немного опия, этого достаточно. Я не хочу эфира: никогда в жизни не терял сознания. И не могу себе этого позволить.

Он посмотрел на него взглядом, не допускавшим возражений. Военный врач дал ему опия, велел добела раскалить лезвие на пламени горелки и приложил его к ране. Раскаленное железо зашипело, соприкоснувшись с живой плотью, и в маленькой комнате повис тошнотворный запах горелого мяса. Сельзник стиснул зубы, но не застонал от боли.

Военный врач сменил повязку и смочил ее спиртом.

— Теперь отдыхайте, генерал. Все кончено.

Сельзник откинулся на подушку и закрыл глаза. Он провел в форте три дня, почти все время спал, днем и ночью, а однажды утром военный врач обнаружил его на ногах, бледного и молчаливого. Он уехал на следующий день на рассвете.

— У вас потрясающая выдержка, генерал, — сказал ему командующий фортом при прощании, — но ехать в Алеппо верхом было бы очень неосторожно. Я велел прислать за вами транспорт. Отправитесь в путь с удобствами. Разумеется, мы сразу же сообщили в гарнизон Алеппо о судьбе, постигшей ваш отряд, и о ране, полученной вами. Все были потрясены: многих из ваших павших офицеров здесь хорошо знали, у них были давние друзья в гарнизоне. С вас, естественно, потребуют детальный отчет о происшедшем, чтобы передать его высшему командованию.

— Понимаю, — ответил Сельзник. — Я сам потрясен тем, что со мной случилось. С другой стороны, никто не стал бы ожидать нападения из-под земли, словно от самого дьявола.

— Да, — кивнул командующий. — Удачи, генерал Ласаль.

— Удачи, майор, — произнес ему Сельзник, обмениваясь с ним рукопожатием. — Надеюсь, мы еще увидимся.

Во дворе форта его ожидал военный фургончик с вензелями начальника гарнизона Алеппо. Сельзник сел рядом с шофером, и машина уехала в облаке пыли.

— Странный тип, — пробормотал командующий, из-за бруствера глядя вслед фургончику, быстро удаляющемуся по дороге.

— В самом деле, — ответил военный врач, стоявший рядом. — Никогда не видел, чтобы человек так быстро оправился от подобной раны.

— Это было серьезное ранение?

— Я бы сказал странное — никогда не наблюдал таких раньше. Как бы там ни было, клинок пробил ему мышцы на правом боку, но не задел жизненно важных органов. Ему повезло, к тому же он, видимо, крепкий парень.

— Так оно и есть. Генерал Ласаль — герой битвы при Сомме. Уверен, мы о нем еще услышим. А дни тех, кто уничтожил его отряд, уже сочтены, вне всяких сомнений.

Сельзник въехал в Алеппо к вечеру и вышел из фургончика у подножия холма, на котором стояла оттоманская гарнизонная крепость. По глинистым склонам кургана спускались глубокие борозды, а на вершине четко вырисовывались стены и башни, залитые закатным солнцем. Говорили, что именно здесь Авраам принес жертву Богу в земле Харран.

Мгновение он созерцал эту потрясающую картину, потом пошел к ступеням, ведущим к воротам, и начал медленно подниматься на глазах у пораженного начальника стражи, знавшего, что генерал был ранен в сражении всего четыре дня назад. На величественной лестнице он казался маленьким, похожим на оловянного солдатика, но его фигура выглядела все более внушительно по мере того, как он шагал вверх, мерно преодолевая крутые ступени. Когда он приблизился к воротам, начальник стражи выстроил свой отряд, отдал честь и, не поворачивая головы, краем глаза оглядел генерала, проходившего мимо: тот был бледен, на лбу и висках под кепи блестели капельки пота, но осанка оставалась прямой, а шаг твердым.

Гарнизон выстроился на плацдарме, чтобы генерал мог устроить им смотр, после того как ему покажут его апартаменты.

Филиппу Гаррету и эль-Кассему понадобилось почти две недели, чтобы добраться до Лимассола — из-за погодных условий, испортившихся вскоре после того, как они покинули Мессинский пролив. Корабль вынужден был сделать остановку в Патрах, а потом еще одну в Пирее — едва выйдя в открытое море. В Сароническом заливе волны бились об утесы Аттики, и Филипп был доволен, что капитан отказался от идеи продолжить плавание. Эль-Кассем едва выдерживал морскую болезнь.