Дневники голодной акулы - Стивен Холл

Позади городка виднелись серые растянутые кварталы Манчестера.

Начало моросить. На мне была куртка, все еще остававшаяся влажной после вчерашнего ливня. Поеживаясь, я поспешил вниз, поглубже натянув капюшон и упрятав руки в карманы. Ничто никогда не успокаивается, говорило мне брызгающее слюной дыхание ветра, и спрятаться от этого негде.

* * *

Думаю, в мире все еще существует островок первоначального спокойствия. С трех до пяти утра — последняя суша, маленькая подтаявшая Антарктика времени. Посреди этого отдаленного и безмолвного временного местечка я наконец и закрыл тетрадь с записями и таблицами дешифровки. Я закончил. Еще раз пробежался по завершенному тексту «Фрагмента о лампе» и закрыл тетрадь. Несколько минут я расхаживал по своему номеру, ни на что в особенности не глядя, ничего по-настоящему не видя. В тексте оказалось кое-что такое, чего я не ожидал. Неудобоваримые, запутанные пассажи.

Я взглянул на часы. Можно было позволить себе на полчаса заснуть, прежде чем приступить ко второму пункту моего плана, но я не стал этого делать. После расшифровки, которой я занимался на протяжении ночи, во мне осталось чувство холода и опустошенности. Мне хотелось сосредоточиться на чем-то другом, чем-нибудь заняться, а не лежать в неподвижности и тишине в комнате, где ничто не могло отвлечь моего внимания. Я упаковал и убрал на место «Фрагмент о лампе» и тетрадь со своим переводом, а взамен достал из левого кармана рюкзака репортерский блокнот и бинокль.

Куртка моя наконец высохла и согрелась, провисев полдня над батареей (батареи в «Ивах» не выключались круглогодично — преимущество, которым в равной мере пользовались тетушка Руфь и Иэн). Ключ от моего номера был в одной связке с ключом от входной двери, так как в конторе после десяти вечера никто не работал, и это означало, что я мог входить и выходить, когда мне заблагорассудится. Последнее обстоятельство облегчало мою задачу, состоявшую в том, чтобы заняться рано поутру скрытным наблюдением, необходимым, чтобы собрать новый запас писем. Я уже знал, откуда открывается хороший вид на город.

Побросав в объемистые пустые карманы куртки блокнот, бинокль, мобильник и прихватив поднос, на котором был доставлен мой ужин — «По-моему, вы потеряли счет времени, голубчик, так что отправляю вам кое-что наверх», — я спустился в холл и как можно тише покинул здание.

Поплотнее запахнув куртку, чтобы избежать неприятных сюрпризов от ветра, я пошел по темной дорожке к присмотренной ранее скамье. Чтобы отвлечься от «Фрагмента», я принялся думать о разнообразных системах Эрика Сандерсона Первого для получения писем, адресованных другим людям.

Мне так и не пришлось испробовать ни одну из этих систем в действии.

Все они приобрели чисто академический интерес, как только я достиг тем утром своего наблюдательного пункта. На скамейке меня кое-что ожидало, кое-что такое, из-за чего все переменилось. Пухлый конверт, поперек лицевой стороны которого были выведены слова «это для тебя».

Обратный путь к отелю состоял из десяти минут завываний ветра, шелеста деревьев, постукивания моих каблуков по гудрону, а затем в эти звуки внезапно ворвалась резкая нота. Я споткнулся, зацепившись носком ботинка за дорожку, и на мгновение подумал, что звук исходит из пакета, зажатого у меня под мышкой, а затем понял — почти тотчас и с высоковольтным изумлением, хлынувшим прямо мне в череп, — что происходит на самом деле. Вытащив из кармана куртки мобильник, я прищурился, глядя на ярко-зеленый дисплей:

«Вызов»

Ответить?

Большой и указательный пальцы Клио скользнули вокруг основания ее стакана с «Амстелем».

— Вопрос в том, — сказала она, — почему ты против гамака?

— Ну…

— Боже — ты — мой, — перебила она меня, безупречно подражая интонации одной из героинь «Секса в большом городе».[12]— Эрик, ты весь в прошлом веке. Ты вообще когда-нибудь качался в гамаке?

— Нет.

— Вот видишь? — сказала она. — Видишь? — Сохраняя почти бесстрастное выражение лица, Клио умудрилась вложить в свой взгляд вопрос «Что, черт возьми, тебе здесь кажется забавным?». — Никогда не качался в гамаке. Боже мой, Эрик. Мне жаль это говорить, правда-правда, но это совершенно в твоем духе. Ты такой, — крохотная пауза, — инфантильный.

— Инфантильный?

— Да, милый. Ты лишен жизненного опыта.

Я громко рассмеялся.

— Да ну тебя!..

— О! — Она посмотрела мне в глаза. — Ты сердишься, Эрик? Ты боишься?

— Чего? Гамаков?

Она легонько похлопала меня по руке.

— Поплачь — станет легче.

Вот что нравится Клио — захотеть себе какую-нибудь штуковину, а затем разрабатывать сложные способы, чтобы ее заполучить. И это несмотря на то, что большинство из этих вещей она с легкостью может себе позволить, потому что получает почти в полтора раза больше, чем я. Или же так оно было до недавнего времени. Мы живем вместе вот уже около полутора лет и теперь достигли конечной стадии взаимоотношений. Мои деньги и деньги Клио с обоюдного согласия стали «нашими деньгами». Это со всех точек зрения совершенно замечательно, а также означает, что теперь Клио может прибегать к новым сложным стратегиям, чтобы убедить меня позволить ей воспользоваться «нашими деньгами» для той или иной покупки.

Я основательно приложился к своей бутылке.

— Я лишь пытаюсь разобраться, зачем тебе понадобился гамак.

— Потому что я люблю тебя и не хочу, чтобы ты проворонил такую возможность.

— И?

— Мы привяжем его между деревьями у палатки, и ты сможешь лежать в нем и читать книги.

— И?

Клио пожала плечами:

— Ну и я смогу лежать в нем и почитывать «Бойцовский клуб».[13]

Я улыбнулся:

— Что ж, тогда хорошо. Давай купим гамак.

— Прекрасно.

— Но как насчет того, чтобы купить его для нас обоих? Вроде совместного подарка? Чтобы им делиться?

— Вот как?

— Если только, — сказал я, похлопывая ее по руке точно так же, как перед тем она похлопывала меня по моей, — ты не хочешь, чтобы я купил этот гамак только для себя, потому что втайне задумала купить подарок только для себя, а как только у меня появится гамак, ты сможешь сказать: «Но мне эта штука очень нравится, а ты же купил себе вчера этот миленький гамак, мур-мур-мур».