Неуловимая невеста - Стефани Лоуренс

Арния и Доркас, крайне заинтригованные, буквально сверлили ее глазами.

— Но мужчина есть мужчина, великий он воин или нет, все одно! — возразила Катун. — Мужчинам нужно льстить. Часто.

— И неудивительно, — вмешалась Анья. — После сегодняшнего сражения, в котором он и мой Али-Джихан вели наших людей к победе, майору необходимы и лесть, и ласка. Мужчины, что ни говори, весьма предсказуемы. И жаждут, чтобы ими любовались. Чтобы их храбрость оценили по достоинству.

— Особенно те, кого они старались защитить, — вставила Джирла.

— Особенно те, на кого они так старались произвести впечатление, — добавила Катун. — Своей доблестью.

Эмили поспешно закуталась в одеяла.

— Вы, конечно, правы. Доброй ночи.

Как хорошо, что в темноте не видно ее пылающих щек!

Старушки всего мира, очевидно, неисправимы. Но еще интереснее то, что, как выяснилось, и все на свете мужчины одинаковы.

«26 октября 1822 года.

Начало дня.

Шатер Аньи в нашем лагере. Пустынный оазис.

Дорогой дневник!

Мы добрались до оазиса после полудня. Здесь есть прозрачное озеро. Должно быть, оно подпитывается подземными источниками. По берегам растут пальмы и различные растения, образующие вокруг него зеленую ленту.

Сюда же прибыли два других каравана, меньше наших, но места хватает для всех. Полагаю, уже вошло в обычай проводить здесь пять дней, что позволяет и людям, и животным прийти в себя перед новым утомительным этапом пути.

Я рада передышке. Клянусь, что покачиваюсь в ритме шагов Дохи, даже когда хожу по земле. Интересно, что здесь достаточно воды для купания, и я намереваюсь этим воспользоваться. Несмотря на обычаи берберов, признаюсь, что нахожу жизнь среди них гораздо легче, чем ожидала. И на удивление легко оказалось принять решение насчет Гарета. Учитывая мое поведение прошлой ночью, — а я вела бы себя точно так же, представься мне подобная возможность, — следует заключить, что мое решение принято и он действительно тот, кто мне нужен, тот, кто создан для меня.

После нашей встречи в гостиной Кэткарта я была уверена, что необходимо время для следующего шага. Того шага, после которого возврата к прежней жизни нет. Но наша вчерашняя встреча между шатрами ясно показала, что я готова принадлежать ему.

Не думала, что так быстро приму решение.

Очевидно, в подобных вещах сердце не всегда зависит от разума.

Э.».

Выйдя из шатра, Эмили обнаружила, что почти все мужчины куда-то исчезли, оставив только часовых охранять лагерь.

Найдя Арнию и Доркас у огня, где те помогали женщинам готовить ужин, она спросила:

— Где они?

Арния выразительно фыркнула и, не поднимая глаз, ответила:

— Майор выслал вперед разведчиков. Они доложили, что немного впереди раскинуло лагерь еще одно племя берберов. Тех самых, что напали на нас вчера. И с ними много служителей культа.

— Наши мужчины, естественно, хотят отплатить им той же монетой. И атаковать их прежде, чем они атакуют нас, — вставила Доркас, кроша ямс в миску.

— Для них это все равно что игра, — нахмурилась Эмили.

— Все мужчины — воины в душе, — пожала плечами Армия. — Живут для того, чтобы сражаться.

— Чистая правда, — серьезно кивнула какая-то берберка. — Они рады любой причине подраться, но счастливее всего, когда им приходится нас защищать. Что поделаешь? Такова их участь, и они рады быть полезными. Как и мы, женщины. В этом мы вовсе не так уж различаемся.

Эмили не думала об этом в подобном свете. Но, поразмыслив, согласилась и пошла дальше, к озеру, где Анья и другие старушки вдовы сидели на коврах в тени пальм.

Анья знаком пригласила ее присоединиться к ним. Девушка уселась рядом с Джирлой, которая ловко плела бахрому, и стала смотреть, как вода в озере шла мелкой рябью под шаловливым ветерком.

— Если, как мы надеемся, наши мужчины вернутся с победой, — безмятежно заметила Анья, — сегодня вечером мы снова устроим праздник.

Остальные женщины закивали.

— Почему мужчины полагают, что, защитив женщину, можно считать ее своей? — выпалила Эмили, чувствуя, что краснеет. — Они жертвуют ради вас собой, но потом ворчат и хмурятся, если сделаешь что-то им не по вкусу.

Все слушали ее, понимающе кивая.

— Можно подумать, что если они дрались из-за вас, значит, получается, завоевали. Каким-то необъяснимым образом вами завладели.

Пусть она решила, что Гарет создан для нее, но все же не могла забыть, как он вел себя, приревновав к Кэткарту. И как обозлился, когда они приехали в оазис и молодые берберы собрались вокруг, спеша помочь ей слезть с Дохи.

Ей не нравится, когда с ней обращаются, как с собственностью!

Катун громко вздохнула:

— Это проклятие, которое лежит на всех женщинах.

Анья едва заметно улыбнулась:

— Тех женщинах, у которых воинственные мужчины.

Остальные хором согласились. Анья взглянула на Эмили.

— Это цена, которую мы платим зато, что наш мужчина — прирожденный воин. Он будет защищать и оберегать тебя, но взамен… — Ее улыбка стала шире. — Ведь они, по-своему, создания уязвимые, особенно там, где речь идет об их женщинах. Верно говорят, — заключила Арния, — что истинное значение женщины для воина измеряется глубиной его…

— Чувства собственности? — подсказала Эмили.

Анья поморщилась.

— Я думала о защите, но обладание? Пожалуй, это тоже верно. Две стороны одной медали, не так ли?

Эмили, немного подумав, вздохнула:

— Да, вы правы. Непонятно, где кончается одно и начинается другое.

На вершине песчаного бархана, в нескольких милях от оазиса, Гарет, Мукту и Али-Джихан передавали из рук в руки подзорную трубу Гарета, оценивая силы объединенной шайки берберов и служителей культа.

— Их больше, чем я ожидал. — Али-Джихан, хмурясь, опустил подзорную трубу. — Если у них столько сил, почему не напали на нас вчера всем скопом?

Гарет думал о том же. Сегодня здесь было куда больше «кобр», чем берберов.

Он взял трубу и наскоро пересчитал собравшихся.

— Судя по тому, что мы видим, вчерашняя атака была ложной. С целью убедить нас, что они не представляют реальной угрозы. Вот почему остальные берберы так быстро удрали. Они изображали, что дерутся, лишь пока это видели «кобры».

— Значит, они надеялись что мы успокоимся и потеряем бдительность?

— Совершенно верно.

— Как же их много, — пробормотал Мукту.