Ожерелье от Булгари - Фэй Уэлдон

— Грейс, дорогая! — воскликнула леди Джулиет. — Как приятно вас видеть. Что вы с собой сделали? Я хочу, чтобы вы взглянули на мой нос. Он, слишком большой, я осознаю эта всякий раз, когда смотрю на чудесный портрет, что написал ваш Уолтер. Что с вами произошло? Вы выглядите просто восхитительно. Лично я считаю, что это секс оказывает такое воздействие, особенно оральный. Ничто так не способствует улучшению фигуры.

— Уолтер пишет портрет Дорис Дюбуа, — тускло проговорила Грейс, — Она его заставила.

— Дорис умеет заставить людей исполнять ее прихоти, — согласилась леди Джулиет — Я уверена, что на самом деле Барли совсем же хотел вас покинуть. Это просто чудовищное невезение, что из всех женщин на свете он столкнулся именно с ней. Это все равно, что наступить на скорпиона, залезшего в ботинок: никто не виноват, но все равно ты вопишь от укуса. Буквально сегодня утром ей хватило наглости позвонить мне и предложить продать мое ожерелье от Булгари, то самое, что Рональд подарим мне, когда родился наш сын. Словно дело только в деньгах. И наверняка заплатить за него должен был бедняжка Барли. Я объяснила, что оно стоит около миллиона, это не какая-то готовая побрякушка, что стоят на порядок дешевле, но и это ее не остановило. Но я поставила ее на место, могу вас порадовать. Бедный Барли, меня не докидает ощущение, что вскоре у него возникнут проблемы. Ему не стоит так швыряться деньгами, идти у нее на поводу. Мэнор-Хаус всегда был довольно жутковатым местом, но сейчас, это, по-моему, вообще сущий кошмар. Единственное, что можно сделать с этими старыми домами, — обставить мягкой мебелью и сделать новую кухню, а жить только в двух комнатах. Главное, чтобы было уютно, а не вычурно.

— Какие проблемы? — спросила Грейс, — Не с «Озорной» ли «оперой»? Бедный Барли!

Она сочувствовала и беспокоилась за него. Это получалось совершенно автоматически.

— Так, некоторые слухи, — ответила леди Джулиет. — Но на вашем месте я бы продала ту квартиру, пока еще поступают алименты, и положила деньги туда, где Барли не сможет до них добраться. Я его нежно люблю, но вы ведь знаете, какой он.

— Да, знаю, — ответила Грейс, и тут появился доктор Чандри, обаятельный, сияющий, с добрым взглядом. Пришла ее очередь идти на консультацию. Леди Джулиет просияла и сообщила, что у нее сколько угодно времени, так что нет никакой необходимости торопиться из-за нее, и в подтверждение своих слов раскрыла номер «Кантри лайф».

Чандри — он любил, когда клиенты называли его просто Чандри, — был не только хирургом, но и скульптором. Каменные изваяния прекрасных дам, как он называл их в своей брошюре, стояли по всему кабинету, украшенные этикетками галерей Токио, Онтарио, Нью-Йорка и Берлина. Женщины, воплощенные в тяжелом блестящем граните. Но больше всего он любил работать с живой плотью. Сотрудничество с другим человеком в поисках красоты — что может быть лучше! Господь наделил его обаянием — он действительно был симпатичным смуглым мужчиной, невысоким и кругленьким, — в каком-то кришнаитском, гипнотическом плане и огромным стремлением одарить своим обаянием окружающих. Перед ним лежала открытая карта Грейс.

— Я что-то не так понял? Дочь миссис Солт, возможно?

— Я — миссис Солт, хотя сейчас меня знают как Грейс Макнаб.

Он взял ее фотографии анфас и в профиль, сделанные во время последнего визита.

— Значит, мне вы не поверили! Предпочли другого хирурга. Он проделал отличную работу, кто бы он ни был.

Чандри был великодушным. Он мог себе это позволить.

— Я ни к кому больше не ходила, — ответила Грейс. — Я просто решила не продолжать.

— В карте ничего об этом нет. Вы не пришли на прием в назначенное время.

— Прошу прощения, — извинилась Грейс. Она совершенно об этом забыла. — Я тогда была в несколько неподходящем состоянии.

Это было через месяц после того, как Барли сообщил, что уходит от нее. Хелен, горничная, обнаружившая Грейс рыдающей в постели, сказала, что ее, Хелен, это не удивляет, что Грейс распустилась, велела ей сесть на диету и сделать пластическую операцию — подтянуть веки и подбородок, купить приличную одежду и сражаться. А вот Эмили, сестра Грейс, сказала ей диаметрально противоположное. Они тогда еще более или менее разговаривали, но это было до суда и приговора. Так вот, сестра велела ей не унижаться, поскольку считала большой удачей то, что она, наконец, избавилась от Барли. Хелен победила, и Грейс отправилась к доктору Чандри. Ну а потом произошли другие события. А в тюрьме ты в лучшем случае можешь обратиться к зубному врачу, если болят зубы. Какая уж тут пластическая хирургия!

— Трудно поверить, что сидящая передо мной женщина — та же, что на фотографиях, — сказал Чандри. — Ваши глаза в два раза больше, кожа упругая, шея гладкая.

Он казался озадаченным. Поискал у нее за ушами шрамы и не нашел. Его голос стал выше на октаву, а смуглая кожа потемнела от прилива крови. Он обвинил Грейс в том, что она журналистка, пытающаяся сделать из него дурака, феминистка-террористка и выступающая против пластической хирургии истеричка. Ей заплатили, чтобы она выдала себя за свою мать, чтобы проверить, заметит он это или нет. Он огляделся в поисках скрытых камер и магнитофонов и настоял на том, чтобы заглянуть к ней в сумку. Грейс любезно раскрыла ее. Там не было никакой электроники, только носовые платки, губная помада, ключи, ручки, кредитные карты и старые рецепты — короче, ничего криминального.

— Другие меня узнают, — увещевала она его. — Леди Джулиет прекрасно меня знает. Она сидит там, в приемной. Может, пригласим ее?

Но Чандри ничего не желал слышать. Он вовсе не жаждал, чтобы леди Джулиет, прекрасная клиентка, присутствовала при этом недоразумении.

— Тогда я была несчастна, а теперь счастлива, — твердо сказала Грейс. — Только и всего.

И стоило ей это произнести, как она поняла, что так оно и есть. Прошлые невзгоды пытались просочиться в настоящее и уничтожить его. Она просто глупая и одержимая: Уолтер вполне может написать портрет Дорис Дюбуа и вовсе не соблазниться ею, она может ему ни капельки не понравиться. И Гарри Баунтифулу будет совершенно не о чем докладывать. Ей не следовало его направлять туда, не следовало сомневаться в Уолтере. Ей следовало верить в любовь и оставить все как есть. Грейс захотелось тут же найти Уолтера и сказать ему, что ей очень жаль. Ей захотелось немедленно покинуть кабинет этого психа, и только хорошее воспитание не позволило ей тут же встать и уйти. Чем хуже манеры у хирурга, тем более воспитанно следует себя вести ей. Она сама себя обманула, помчалась в панике и отчаянии к Чандри, надеясь на превращение, желая стать молодой и считая, что таким образом удержит Уолтера. Но ей вовсе не грозит потерять Уолтера. Идея, что подтяжка лица поможет вернуть Барли, еще, быть может, и имела смысл. Для Барли молодость была самым главным, а для Уолтера — нет.

— Я влюблена, — успокаивающе проговорила она, — А любовь меняет людей.

Это заявление вроде бы удовлетворило хирурга, Его лицо приобрело нормальный цвет, а голос снова стал ровным и доверительным.