Вдребезги - Ольга Покровская

Решив так, Беркант резко сел на постели и тут же ухватился рукой за мигом загудевшую голову.

– Где у тебя аптечка? – из-за спины спросила София.

Он оглянулся через плечо и увидел, что она уже сидит на краю постели, прямая, совершенно не стесняющаяся наготы. Выглядела она до того свежей и бодрой, что Берканта еще сильнее захлестнула ярость. От того, как сияли светлые глаза Софии, от того, с какой нежностью она на него смотрела, захотелось разбить что-нибудь, расколотить, заорать.

– Ты что, решила разыграть добрую мамочку? – грубо спросил он, поднимаясь на ноги и хватаясь за угол шкафа, чтобы не упасть. – Не нужно, мне и одной хватает.

Хотелось, чтобы она возмутилась, сказала какую-нибудь колкость в ответ. Но София смотрела на него все так же ясно и открыто, ответила лишь:

– Вижу, настроение у тебя не очень.

– А у кого оно было бы очень с такого похмелья? – буркнул Беркант и, пошатываясь, поплелся в душ.

Он очень надеялся, что к тому времени, как вернется оттуда, Софии в квартире уже не будет. Однако она не ушла. Уже одетая, собранная, стояла перед зеркалом и закручивала волосы в высокий хвост.

– Могла бы и насчет завтрака пошуршать, – неприязненно бросил он, проходя мимо нее и подчеркнуто постаравшись не задеть плечом.

София все так же невозмутимо, без малейшей тени раздражения отозвалась:

– Я не слишком хорошо готовлю. Но если бы ты попросил, попробовала бы что-нибудь придумать.

– Не готовишь, не носишь цацки, работаешь по ночам… Да что ты за баба такая? – проворчал он.

Ну теперь-то она точно должна была взорваться? Ему даже показалось, что он смог разглядеть промелькнувшую в ее глазах тень обиды. Или не обиды, может, сдержанного недоумения. Что, не ждала, что твой вчерашний любовничек утром окажется говнюком? Думала, будет продолжать изливать тебе душу и вешаться на шею? Привыкай!

София однако же быстро справилась с эмоциями и спросила примирительно:

– Беркант, ты хочешь, чтобы я ушла? Достаточно просто сказать, не нужно пытаться меня задеть.

– Да! – рявкнул он, чувствуя странное жжение в горле. – Да, я хочу, чтобы ты ушла!

Он и сам сейчас не понимал, что за чувства им владели. К злости, досаде, желанию поквитаться с Софией за свое вчерашнее фиаско отчего-то примешивался страх того, что она уйдет сейчас и уйдет навсегда, исчезнет из его жизни. И от этого страха, от горечи, мутной волной поднимавшейся изнутри, хотелось упасть на колени, прижаться горячим лбом к ее руке и просить не слушать его, не уходить, остаться с ним, несмотря ни на что.

Конечно же, ничего подобного Беркант не сделал. Привалился плечом к дверному косяку и посмотрел на Софию исподлобья.

– Хорошо, я уйду, – кивнула она. – Ты уверен, что тебе ничего не нужно?

– А что ты можешь предложить? – глумливо ухмыльнулся он. – Завтрака не приготовила, с утренним сексом тоже как-то не задалось. Или хочешь вернуться в постель?

– Нет, не сегодня, – качнула головой София.

Шагнула к нему, прикоснулась рукой к щеке и заглянула в глаза – этим своим слишком проницательным понимающим взглядом. Взглядом, под которым Берканту начинало казаться, что она старше его на целую жизнь, что она видит его насквозь, все понимает и не злится, только жалеет его, неразумного капризного ребенка.

Он дернул головой, отстраняясь. София же коротко бросила:

– До свидания, – подхватила сумку и вышла за дверь.

Одиночество Берканта нисколько не успокоило. После ухода Софии он заметался по квартире, лихорадочно соображая, как исправить все то, что наворотил ночью. До сих пор с ним никогда такого не было – чтобы он вот так раскрылся перед женщиной, вывалил перед ней все свои самые тайные страхи.

Ну то есть было, конечно, с Саадет. Но ему тогда только исполнилось семнадцать, он по факту действительно оставался совсем еще ребенком, травмированным ребенком, страдающим от кошмаров и фобий. А она – красивая, тридцатипятилетняя, уверенная в себе, с этаким богемным флером. Художник, дизайнер, фотограф, еще вроде украшения делала… Они и познакомились на какой-то артистической тусовке, и Саадет сразу же взяла его в оборот, увезла к себе в квартиру и до утра не выпускала из постели. Ему нравилось, нравилось, что такая женщина – яркая, привлекательная, обо всем имеющая свое мнение, заинтересовалась им. К тому же с ней было спокойно, никто, кроме нее, не мог, да и не пытался глушить эти его приступы страха и тоски. А она выслушивала его, обнимала, подливала еще вина в стакан или протягивала самокрутку с гашишем, гладила его по волосам, шептала:

– Мой прекрасный мальчик…

Внушала ему, что он слишком хорош для того, чтобы соглашаться на капризы режиссеров, не понимающих его тонкой натуры, слишком необычен для того, чтобы заводить простые, доверительные отношения с «нормальными» женщинами. Это слово – нормальные – она произносила с таким отвращением, будто от него горчило во рту. Таскала его по тусовкам, странным местечкам, восхищалась самыми дикими, самыми безумными его идеями и выходками. И он старался, как мог, выламывался, лелеял в себе всю эту «ненормальность», порочность, чтобы, не дай господи, ни на миг не выйти из образа непонятного, вздорного, не приспособленного к мещанскому миру гения.

Порой, правда, у него начинало закрадываться ощущение, что он вязнет в сплетенной Саадет паутине – нежной, шелковой, тонкой, – но паутине, из которой не выбраться. Тогда у них случались ссоры – с битьем посуды и драками, с привлечением соседей, с полицией… Но каждый раз после такого выплеска страсть в нем разгоралась все сильнее. И когда Саадет через несколько лет сказала ему, что их дороги расходятся… Боже, он думал тогда, что не переживет этого, исчезнет с лица земли. В грудной клетке словно образовалась зияющая дыра, черная воронка, в которую со свистом утягивало все его надежды и стремления. Он просто не знал, как жить без нее, как взаимодействовать с чужим враждебным миром, когда Саадет нет рядом, когда она не нашептывает ему на ухо: «Ты самый лучший, самый удивительный, нездешний, гениальный. Не гляди на них – все эти скучные обыватели не стоят твоего ногтя».

Беркант тогда умолял не бросать его, чуть ли не в ногах валялся. Но Саадет говорила:

– Мы все равно никогда не расстанемся, все равно всегда будем вместе. Просто не в общепринятом смысле этого слова. Ты уже взрослый, и тебе пора идти по своему пути. А у меня своя дорога. Но я всегда была у тебя и буду.

А ему хотелось упасть на пол и скорчиться от боли, свернуться, прикрывая от новых ударов саднящее нутро. Но Саадет не пожалела его, ушла. Если, конечно, это можно было так назвать…. В каком-то смысле они действительно так и не расстались, и с кем бы ни был он, с кем бы ни была она, Беркант знал, что в любой момент она может объявиться, и все начнется снова.

Однако же та давняя история сильно напугала его, выпотрошила без остатка, и с тех пор он никогда уже не позволял себе привязываться к кому-то, потому что знал, как неожиданно, как больно любой человек потом может по ним ударить. И вдруг после стольких лет такое…