Женская сущность - Кристин Григ

– Ты безумец.

– Если и безумец, то это твоих рук дело.

– Ты ведь сам видишь. Ты же… ты же…

Он снова поцеловал ее, теперь нежно. Когда он оторвался от нее, у нее в глазах стояли слезы.

– Ненавижу! – неровным голосом выкрикнула она. – Ненавижу…

Он снова поцеловал ее, и она замычала, обхватила его за шею и поцеловала в ответ. Они рухнули на кровать. Ник обхватила ногами его бедра, и он глубоко вошел в нее.

Все вокруг перестало существовать.

Только они.

Александр пошевелился, открыл глаза и снова смежил веки.

– Я, кажется, умираю.

Ник тихо засмеялась. Она лежала в его объятиях, навалившись на него всем телом.

– Угадай, что мне кажется.

– Боюсь, – сказал он, но она почувствовала, что он улыбается.

– Вовсе не то. – Она положила руки ему на грудь и уперлась подбородком в кулаки. – Ты небритый.

– Сейчас очухаюсь и побреюсь. Лет через пять – десять.

– Я вовсе не жаловалась. Мне нравится твоя борода.

– Это щетина.

– Какая разница?

– У моего отца была борода. У меня щетина.

Она провела пальцем по его квадратной челюсти. Он схватил его зубами и стал сосать.

– Если будешь так делать, я очухаюсь раньше.

– Так ты не хочешь узнать, что мне кажется?

Он почувствовал, как ее тело стало легче, уступчивей, а его начинало наливаться. Как такое возможно? Он уже и счет потерял, сколько раз они сегодня занимались любовью.

– Я и так знаю, – сказал он и задвигал тазом.

Она поцеловала его в грудь, и он почувствовал, что губы ее растягиваются в улыбке.

– Мне кажется, я хочу… Дай подумаю. Первое, под душ.

Александр крепче прижал ее к себе и провел рукой по позвонкам.

– Этому делу можно помочь.

Она вздохнула. От его ласки ей захотелось свернуться калачиком в его объятиях, а еще лучше съесть его с потрохами. Разве возможно и то и другое одновременно? Интересный вопрос.

– А еще, – промурлыкала она, – я хочу есть.

Его рука дошла до низа спины и обследовала упругие округлости.

– Густые сливки подойдут?

– Бери выше. Добрый бифштекс. Или яичница-болтунья из дюжины яиц. А то и просто бутерброд с арахисовой пастой.

– Арахисовая паста? – Он передернул плечами. – Я знал, что рано или поздно узнаю твою страшную тайну. – Он обхватил ее за плечи, прижал к себе и поцеловал. – Так вы нуждаетесь в пище смертных, мадам?

– Какой сообразительный!

Он поцеловал ее снова и горячее.

– В такой момент? Или можете немного потерпеть?

Она села на него верхом и одарила соблазнительной улыбкой.

– Даже не знаю. Может, примешь решение за меня?

Боже, как он обожает ее сейчас. Особенно когда они любят друг друга. Когда он ласкает ее как сейчас. Гладит ее груди. Возбуждает ее. Он дуреет от ее потемневшего взгляда. От учащенного дыхания. От того, как чуть увлажнилась кожа, подобно лепесткам розы под поцелуями утренней росы. Она прекрасна как богиня, эта женщина, восседающая на нем.

Он обвел пальцами ее соски. Она выдохнула его имя, и руки его сами собой легли на ее бедра, а он пытался разрешить дилемму: войти ли в нее снова или просто зацеловать ее до смерти.

Что с ним? В любовных делах он не новичок. У него было немало женщин с пятнадцати лет, когда девушка-служанка отдалась ему и он не сплоховал. Он все знал о сексе и гордился тем, что всегда удовлетворял женщин, но чтобы с таким неистовством вожделеть одну? Заниматься с ней любовью вновь и вновь и тут же хотеть ее снова, хотя рассудок говорит, что это физически невозможно?

Только зачем исследовать чудо?

Хотя трудно отделаться от вопросов. Сегодня утром он проснулся, обнимая Ник, и радость, которую он испытал, чертовски напугала его.

Он никогда не хотел женщину так, чтобы больше ничего на свете не хотеть. Он отменил сегодняшние переговоры, вместо них запланировал ланч и начисто забыл о нем… Ради этого он и пришел сюда, чтобы сказать Ник, что утро было чудесным и что он хочет, чтобы она осталась здесь, пока он слетает в Пирей, чтобы встретиться с партнерами по переговорам… Но как только он вошел в комнату и увидел ее на ногах, готовую к битве, он начал разрываться между желанием душу из нее вытрясти и целовать до тех пор, пока она не поймет…

Поймет – что? Он сам ни черта не может понять. Как же она поймет?

Он знает лишь одно: суда и верфи ничего не значат, когда у него есть это. Это, думал он, когда она гладила его возбужденное естество. И это, думал он, когда приподнимал ее и осторожно опускал на свое содрогающееся от желания готовое к любовной схватке оружие. Ее голова запрокинулась; дрожь ее, казалось, внедряется в его кровь, в самое сердце. А ее крики, проникая в его сознание, тут же захлестывались волной неистового наслаждения.

Он с превеликой осторожностью снимал эластичный бинт.

– Больно?

– Нет, – ответила Ник, но он не верил ей, а она пригрозила, что доскачет до душа сама.

Он взял ее на руки, отнес в ванную и удалился ненадолго, чтобы она сделала свои дела.

Потом перенес ее под душ, хотя она уверяла его, что справится и сама. Но он сказал, чтобы она и думать об этом забыла, но на этот раз она не ощетинилась. Он помог ей помыться, и на это ушла уйма времени, потому что была уйма сокровенных местечек, которые нельзя было оставить без внимания. Наконец он обмотался полотенцем, набросил другое на нее и перенес ее в спальню, где на постели ее ожидала одежда – белье, шорты, тенниска.

– Я позвонил Петре, пока ты мылась, – как бы между делом бросил он, отчего все в Ник затрепетало.

Она сидела на краю кровати, кутаясь в полотенце. Как ни смешно, она стеснялась. Петра знает, что они любовники? А как иначе? Они же часами не выходят из комнаты. Она не привыкла, чтобы ее частная жизнь была напоказ.

– Как мило с ее стороны принести мои тряпки.

Александр кивнул. Он явно нервничал. И Ник не могла понять почему.

– На улице тепло, – заметил он. – Значит, шорты подойдут. Но, если хочешь, чтобы…

– Да нет, что ты. Зачем попусту гонять Петру…

– Да никуда ей идти не придется. – Он перевел дыхание. – Все твои вещи здесь.

Ник ничего не понимала.

– Что значит здесь?

– Я велел ей все собрать и принести сюда. Так что, если тебе что нужно…

– Но зачем? Я же живу в…

– Теперь будешь жить здесь. В этом доме. В этой комнате. Со мной.