С небес на землю - Татьяна Устинова

— Я сейчас, — пробормотал он. — Сейчас…

Он выскочил на лестницу и скатился кубарем вниз, позабыв про лифт.

Ветер ринулся навстречу, раскидал волосы, немедленно залепившие глаза. Алекс замотал головой.

Никакой машины, конечно же, не было возле подъезда.

Только вдалеке по освещенному квадрату мокрого асфальта неспешно пробежала большая черная собака. Замерла на миг, повернув голову в его сторону, и пропала с глаз.

Береговой открыл задницей дверь в палату — руки были заняты, — состроил радостно-бодро-утешительное лицо, повернулся и заговорил с ходу очень громко и очень фальшиво:

— Мам, привет, ну, как ты? Я тебе звонил, звонил, а ты трубку не берешь! Ты что тут? Загуляла?..

— Володя, сыночек, зачем же ты приехал? Такие пробки, целый день по телевизору показывают! Ужас, что творится!

Береговой аккуратно пристроил пакеты на стул. В одном было чистое белье, а в другом термос с бульоном, паровые котлеты, над которыми он вчера страдал полвечера, книжки и диски. Приучить мать смотреть кино с флэшки у него пока никак не получалось, приходилось валандаться с дисками.

Он вытащил из пакета термос, водрузил его на стол и объявил матери, что она очень хорошо выглядит.

— Ну, конечно, — согласилась та грустно. — Володь, ты бы все-таки позвонил сначала, а уж потом ехал! Мне ничего не нужно, ты занимайся своими делами, зайка!..

Зайка тридцати лет от роду и метр девяносто ростом нагнулся и смачно поцеловал мать в нос. Она улыбнулась ему радостной девчачьей улыбкой.

— Я и так отдыхаю в этой больнице, как никогда в жизни не отдыхала!.. И лечат, и ухаживают, и подают-убирают.

— Скоро твоя курортная жизнь закончится и придется домой возвращаться!.. Так что ты расслабляйся пока.

— Да я и так… на всю катушку. Ты же видишь.

Береговой все видел.

Мать худела и бледнела день ото дня. Операция, маячившая на горизонте уже почти месяц, все откладывалась и откладывалась, и они оба не понимали почему. Мать очень боялась, изо всех сил скрывала страх, но сын знал это так хорошо, как будто она к каждому слову прибавляла «боюсь, боюсь, боюсь»! Они говорили друг другу ничего не значащую ерунду, натужно шутили, рассказывали последние новости из телевизора, и во всем этом было одно — ее болезнь и страх.

Врачи ничего не объясняли толком, и на все приставания Берегового строгий заведующий отделением Николай Карлович только сопел и шевелил бровями. А однажды расшумелся и выгнал Владимира за дверь — что вы все ходите, работать мешаете, когда надо, тогда и сделаем операцию, и вообще я вам ничего не обещал!..

Раз «ничего не обещал», значит, дело плохо, вот как понял заведующего Береговой. Значит, надежды почти нет. И вполне может статься, что операции никакой не будет вовсе, мать вернется домой, и… и…

Дальше он думать не мог. Как будто дверь закрывалась — дальше нельзя.

— Мам, смотри, вот тут котлеты, только их надо погреть. — Он заговорил опять очень быстро и громко. — Я рецепт у Вайля перепер, «Русская кухня в изгнании», блеск! Я даже лук на терке тер! На мелкой! Ты знаешь, что получается из лука, если тереть его на терке?..

Мать смотрела на него с грустной улыбкой.

— Из него получается лужа! Самая натуральная лужа. И вообще его надо тереть в противогазе. Но я справился! А потом еще белки взбивал, а из желтков себе яичницу поджарил, только она вышла странная.

— Володь, что случилось? — перебила его мать.

— А что такое? — удивился Береговой, как ему показалось, очень натурально. — В каком смысле случилось?

— У тебя все в порядке?

Он по одному выуживал из пакета диски в целлофановых пакетиках и складывал друг на друга. Сначала долго копается в пакете, потом выудит, положит и посмотрит!..

— У меня все чудесно, — уверил он, вытащив последний. — Я устал чего-то.

— Вот и не ездил бы!

— А котлеты?..

— Сам бы и ел!

«Сам» он ничего не ел — одному ему было неинтересно. Он даже сыр ленился себе отрезать, кусал от целого куска, заедал батоном и захлебывал остывшим чаем, и все было невкусное, пресное, жесткое, как картон.

Вся жизнь Владимира Берегового с тех пор, как заболела мать, стала похожа на картон.

И еще Митрофанова выгнала его с работы.

…Меня выгнали с работы, представляешь, мама?! Меня никогда раньше не выгоняли, да еще публично, да еще так унизительно! Я был к этому не готов. Нет, в трудностях закаляется характер, это всякий понимает, но вдруг характер так и не закалится, а деньги кончатся совсем?! Что мы с тобой станем делать, мама?! Как я буду тебя спасать?! И мне страшно. Я совсем большой мальчик, но если бы ты знала, мама, как мне страшно!.. Я совсем один.

— Тебе бы в отпуск, — сказала мать, рассматривая его. — Может, хоть денька на три съездил бы, Володя? Вон хоть в Завидово! Ты же любишь речку…

— Какая речка! — воскликнул Береговой, опять очень «натурально». — Ноябрь месяц на дворе! Скоро снег пойдет. Вот ты поправишься, вместе тогда съездим.

— Ну да, — тут же согласилась мать. — Конечно.

Они помолчали, думая об одном и том же — как им страшно и не верится в то, что может вернуться прежняя прекрасная беззаботная жизнь с выходными в Завидове, детективом по вечерам, чаем с чем-нибудь «вкусным» из любимой кружки и поездками по магазинам — Береговой ненавидел эти поездки!

Странная штука. Раньше ему казалось, что живет он трудно, гораздо труднее, чем все остальные люди, и только недавно он понял, как легко и весело ему жилось на самом деле!..

— Мам, я не завтра приеду, а послезавтра…

— И послезавтра не вздумай! Мне ничего не нужно! За бульон спасибо и за Вайля тоже, в смысле котлет, но здесь прекрасно кормят, как в ресторане!

— Ясный хобот.

— Володя!

— Ну, это просто такое выражение, мам.

— Привези мне детективов, — попросила она. — Вот Покровская мне нравится! Ее твое издательство издает, да?

Береговой чуть не завыл.

— Умных книг не вози, там одна тоска! А Покровскую можно. У нее про любовь хорошо получается. И про убийства! — Она засмеялась. — Я прошлую ночь заснуть не могла, все читала. И ведь никак не оторвешься!

Береговой погладил ее по голове, как нежный родитель, и она пошла его провожать. Вниз он ее не пустил, только до лифта, и потом все вспоминал, как она засмеялась и попросила детективов!

Он вышел на улицу, вдохнул сырой, морозный воздух и поднял воротник куртки. Было ветрено, сыпала крупа, и туча, свинцовая, тяжелая, нависала над больницей и дальним лесом. За воротник все равно попадало, на шее таяли ледяные крупинки, и он бежал все быстрее.