Пограничники Берии. «Зеленоголовых в плен не брать!» - Владимир Першанин

– И как воевали, – раскачиваясь, жмурил глаза старшина. – Геройски! Не меньше чем с двумя ротами схватились. Они перебежками наступают, пулеметы строчат, а мы их укладываем. Бойцы гибнут, другие на их место встают. Когда минометы и пушку подтащили, совсем тяжко стало. Но мы половину расчетов перебили. Миша Колчин на пригорок пулемет вытащил и по той пушке давай садить. Погиб парень смертью храбрых.

– Хватит, Яков, – перебил подвыпившего старшину Журавлев. – Еще песню запой!

– А что? И спою в память о хороших ребятах. Взвод германцев в землю вогнали. Целый взвод, даже больше, – упрямо повторял Будько. – Я из этой винтовки двенадцать обойм выпустил. Из пулемета стрелял.

– Ты поспи лучше, – предложил Журавлев. – А у тебя как дела, товарищ комбат?

– Одна рота из трех осталась, да еще тыловики. Расколотили нас, опомниться не успели.

Григорий Пантелеевич Зимин отложил опустошенную консервную банку и рассказал свою невеселую историю.

Оказалось, поначалу батальон Зимина неплохо ударил по немецкой разведке. В субботу очень вовремя подвезли артиллерию, батарею легких «трехдюймовок» с запасом снарядов. Разбили бронеавтомобиль, два мотоцикла, ударили по наступающей колонне.

– Пулеметчики хорошо работали, – рассказывал Зимин. – Ну, думаем, сопатку германцу набили, подумают, прежде чем снова лезть.

Но немцы снова в атаку не пошли, а принялись долбить батальон из минометов. Затем налетела четверка истребителей «Мессершмитт-109».

– Честно говоря, они меня не испугали, – прикуривал папиросу Зимин. – У меня батальон почти пятьсот человек, одних пулеметов два десятка. Приказал открыть огонь из «дегтяревых», ожидаю, вот-вот наши соколы появятся.

– Появились? – спросил Будько.

– Подожди, дай досказать. «Дегтяревы» не помогли. Самолеты с такой скоростью пронеслись, что никто прицелиться толком не успел. Сбросили штук шесть «полусоток», чтобы нас для начала оглушить. Рвались, будь здоров, грохот и дым до небес.

– Мы их на себе тоже попробовали, – вставил старшина.

– Ну вот, а затем контейнеры посыпались. Раскрываются, а из них то ли бомбочки, то ли гранаты целыми пачками над головой взрываются. Сплошной железный дождь из осколков, никакой окоп не спасает.

Зимин продолжал рассказывать, что первым не выдержал молодняк. Едва «мессершмитты» исчезли, начали выскакивать наверх и разбегаться.

– Я вместе с другими командирами их за шиворот и назад в окопы. Кричим, наганами грозим, а тут все четыре «мессера» возвращаются и давай из пушек и пулеметов садить. Несется, сволочь, а впереди снаряды и пули полосу метров пять шириной вспахивают. Тут мы все начали в окопы прыгать. Мой ротный бойца вниз столкнул, а ему в спину как засадят, только брызги полетели.

– Ну а наши самолеты?

– Прилетели два «ишачка», спасибо им. Все четыре немца разом на них кинулись. Ничего, смелые наши соколята, не дрогнули. Только с «мессершмиттами» разве сравняются? У тех скорость и пушки, корпуса из металла. Расклевали «ишачков», в воздухе на куски развалились, летчики даже выскочить не успели. Одного немца подранили, он задымил и к себе заковылял. Зато трое других снова за нас взялись, только треск стоял. Самолеты улетели, бронемашины и мотоциклы пошли, следом танки, а встретить их нечем.

– Куда же батарея делась? – спросил Журавлев.

– Две пушки сразу вдребезги, а две другие осколками избитые. Расчеты контужены, пальнули раз несколько, их танки смели. Из пулеметов как в тире стреляли, людей на гусеницы наматывали. После такой свистопляски остался у меня один ротный командир, два взводных и неполная сотня бойцов с винтовками. Пулеметы, пока бежали, бросили. И как людей осуждать? Сплошная смерть вокруг и никакой подмоги.

– Знаешь, только не надо плакаться, – поморщился Журавлев. – Тебя послушать, конец всем. На нас тоже мины сыпали и два штурмовика бомбы бросали. Половина людей из строя выбыла, в основном погибшие да тяжелораненые. Но ведь никто не бежал.

– Чего ты сравниваешь твоих и моих? – вскинулся Зимин. – Я тоже не первый день замужем, финскую войну, слава богу, прошел. Но кто думал, что так внезапно навалятся?

– Брось. И ты и я еще недели две назад уже точно знали, что нападение состоится.

– Знали. А я без артиллерии сидел и пополнение получал. Каждый третий – местный. О чем думали, когда их призывали? Почти все разбежались, кто ноги унести сумел.

Неугомонного старшину все же свалила усталость. Он заснул где сидел, подняв воротник шинели. Заговорили потише, чтобы не будить его и бойцов. Разговор шел уже более спокойный.

Все трое: начальник заставы Журавлев, пехотный комбат Зимин и самый старший из них, сапер Кондратьев, были людьми, много чего повидавшими. Делились мнениями о нападении немцев.

Да, война началась внезапно, но ведь все трое знали, ее не миновать. И хотя сбивало с толку странное заявление ТАСС о соблюдении Германией пакта о ненападении, из Москвы едва не каждый день приходили директивы о повышении боеготовности.

Понемногу подтягивалось вооружение и в то же время шли настойчивые приказы не давать малейших поводов для провокаций. Разве повод является проблемой? Была бы сила, а повод для нападения найти легко. В этой противоречивости мы демонстрировали Гитлеру свою нерешительность.

Трое командиров не могли судить о готовности армии к отражению нападения. Но они видели, что стрелковая дивизия, обязанная прикрывать этот участок границы, передвигает свои подразделения с черепашьей скоростью, рассредоточивая их на большом расстоянии. Словно нерешительный шахматист долго чешет затылок перед каждым ходом, затем осторожно перебрасывает батальон ближе к границе и снова чего-то ждет.

Одна дивизия в масштабе фронта всего лишь песчинка. Но изменить положение на участке подполковника Платонова она могла вполне. Ее штаты составляли 18 тысяч человек, а вооружение 130 орудий разного калибра, не считая пулеметов. Однако разбросанная в разных местах дивизия не дала о себе знать.

Даже штаб полка так и не прибыл, вели бои два батальона и небольшое количество артиллерии. Организовать отпор немецким частям они не сумели. Об этом свидетельствовала история батальона Григория Зимина, который в меру своих сил пытался что-то сделать и потерял две трети личного состава. Судя по разрозненным сообщениям, авиационно-истребительный полк был также в основном уничтожен.

Штаб стрелкового полка не прибыл. Платонов, как старший по должности, организовал на месте сбора оборону и разослал в разные стороны разведку. Он все еще надеялся на скорый подход частей Красной Армии.

Радисты тщетно пытались наладить связь. Сквозь треск помех слышались обрывки разговоров, в основном на немецком языке. Танковый командир безуспешно искал один из пропавших батальонов.

– Четвертый, отзовитесь… четвертый.

В ответ раздавались быстрые команды на немецком, разные голоса что-то уточняли. Кто-то из немецких связистов, перехватив волну, стал передавать призыв окруженным частям сдаться. Перебивая всех, вдруг подала голос мощная радиостанция националистов. Там не скрывали радости по поводу быстрого наступления германских войск. Не слишком выбирая слова, предрекали червонной армии и всем большевикам вместе с жидами скорый конец. В виде одолжения тоже предлагали сдаваться, предварительно перебив комиссаров. «А мы глянем. Кого и домой отпустим…»