Смерти нет, я знаю! Правдивая история о том, что нас ждет за последней чертой - Лаура Лейн Джексон

– Ничего не происходит без причины, – сказала я. – Эли во многом изменит Мерайю. Не в отрицательном смысле, но легко не будет. Это не значит, что будет плохо. Просто будет трудно. Эли всегда будет вызовом для Мерайи, но я вижу, что у Мерайи замечательный дух. И, что бы ни случилось, дух Мерайи будет петь. Он всегда будет петь.

Мэри начала карьеру патронажной матери с предоставления временного ухода. Она ненадолго брала детей к себе в сельский дом в Пенсильвании, чтобы дать передышку их постоянным приемным родителям. Мэри никогда не брала младенцев или маленьких детей – тех было проще пристроить. Мэри брала подростков. Подростки обычно были сердитые и замкнутые или грубые и неуправляемые. Но как бы ни злился ребенок, Мэри удавалось разглядеть за их гневом рану. Она видела их хорошие и уязвимые стороны.

– Подростки не знают своего места в жизни, не знают, где они ко двору, – объясняла она мне. – Особенно эти дети, у которых нет собственной семьи, которых отвергли, или бросили, или выгнали. Иногда они ведут себя так, словно они плохие, но на самом деле они не плохие. Они просто примеряют на себя эту роль.

Однажды Мэри позвонил сотрудник Службы Защиты Детей.

– У нас есть ребенок, и мы надеемся, что вы сможете ее взять, – сказал он. – Просто нам надо две недели, чтобы подобрать постоянный вариант.

– Где она сейчас? – спросила Мэри.

– Тут, в кабинете. Ее забаррикадировали внутри.

– Забаррикадировали? Почему?

– Потому что она всех покусала.

Девочке было три года, и звали ее Эли. Она была жертвой ужасного насилия. Семья ее развалилась из-за домашней агрессии, и Эли с матерью несколько месяцев жили на улице. В приютах они не задерживались – из-за агрессивного поведения Эли их всегда выгоняли. Она кусалась, дралась и царапалась, а однажды гоняла учителя по классу, рыча, как зверь.

У нее также имелось нарушение, заставлявшее ее есть все, что попадало в руки, – гвозди, ручки, фломастеры, даже мусор. Известно было, что она хватает взрослых за неприличные места. Ей было почти четыре, но она не говорила – ни единого слова. Социальные работники сравнивали ее с ребенком, выросшим в лесу. Страницы ее пухлого дела пестрели словом «дикая».

– Мэри, должен вам сказать, – предупредил сотрудник службы, – Эли – один из худших случаев, какие мне доводилось видеть.

Для Мэри было неподходящее время брать в дом еще одного ребенка. Она недавно упала и сломала лодыжку. Она была по горло занята Мерайей, которой сравнялось семь и которой недавно поставили диагноз СДВГ[4] вдобавок к уже имевшимся органолептическим нарушениям. Любой чувственный раздражитель – яркий свет, громкий шум, непривычный шов на носке – мог выбить Мерайю из колеи. Она начинала носиться по дому или, наоборот, застывала. Добавить к этому трудного ребенка вроде Эли едва ли было бы честно по отношении к Мерайе, к мужу Мэри и даже к самой Мэри. У нее имелись все на свете основания сказать «нет».

Вместо этого она сказала «да».

Мэри рассказала, как впервые увидела Эли. Она стояла на переднем крыльце вместе с Мерайей и смотрела, как к дому подъезжает синий джип «чероки». Одна из задних дверей распахнулась, и оттуда вышел социальный работник с ребенком на руках. У девочки были буйные светлые кудри. На малышке были стертые кроссовки, явно слишком маленькие для нее, слишком просторная грязная белая футболка и рваные шорты. Ребенок вроде бы спал, но, скорее всего, ее накачали снотворным.

Соцработник донес Эли до крыльца и положил в плетеное кресло. Мэри спросила, есть ли у девочки другая одежда.

– Нет, это всё, – ответил соцработник.

Эли медленно открыла глаза. Лицо ее ничего не выражало.

– Она выглядит как жертва войны, – прошептала Мерайя.

Мэри смотрела, как уезжают соцработники. Теперь Эли была ее проблемой. Она собрала свое мужество в кулак и шагнула к ребенку. Эли смотрела на нее снизу вверх тусклыми, пустыми глазами.

– Привет, Эли, – сказала Мэри. – Это моя дочка, Мерайя.

Мерайя помахала ладошкой. Эли не отреагировала.

– И я… – начала Мэри.

Не успела она закончить – не успела даже назвать свое имя – как Эли сделала нечто странное. Она подняла правую руку, оттопырила указательный палец, приставила себе к виску, а затем указала прямо на Мэри.

И сказала: «Мама».

Прежняя жизнь никак не подготовила Мэри к Эли, к тому, какой дикой, злобной, разрушительной, непредсказуемой и молчаливой – всегда жутко молчаливой – та оказалась.

Когда Мэри впервые вывезла Эли на прогулку, та схватила металлическую пряжку ремня безопасности и врезала ей Мерайе по лицу. Спустя несколько дней она ударила Мерайю телефонной трубкой. Вид Мерайи с синяком под глазом и распухшим носом доводил Мэри до слез. Однажды Мэри застала Эли выковыривающей грязь из подошвы кроссовок и поедающей ее. За столом Эли хватала еду и запихивала руками в рот. Когда Мэри приводила Эли в детский сад, она слышала, как дети говорят: «О нет, Эли идет». Это разбивало ей сердце.

– Когда за ней приедет ее мама? – спрашивала Мерайя. – Пожалуйста, мама, отошли ее домой. Она злая.

Вернуть Эли в Детскую Службу было бы проще всего, наверное, это даже было бы мудро. Однако Мэри решила оставить Эли у себя дольше положенных двух недель. Вскоре социальные работники начали давить на Мэри, чтобы та удочерила Эли. Никак не удавалось найти семью, готовую ее взять. Но как же Мерайя? Могла ли Мэри помочь Эли, не навредив собственной дочери? Это казалось невозможным. Мэри неделями мучилась, не в силах решить.

Наконец соцработник сказал Мэри, что пора определяться.

– Нам срочно надо найти для Эли дом.

– Мне нужно еще время, – ответила Мэри.

– У нас нет больше времени. Нам надо пристроить ее сейчас.

– Ладно, делайте, что должны, – сказала Мэри, сдерживая слезы. – Присылайте другую семью.

На следующий день к Мэри приехала пара лет сорока, чтобы провести день с Эли. Мэри знала, что дать этой семье шанс удочерить Эли означает для нее потерять этот шанс для себя. С той самой минуты, когда Эли назвала ее мамой, Мэри чувствовала, как ее тянет к этому ребенку. Более того, она чувствовала себя ответственность за благополучие девочки. Но ей надо было думать о Мерайе.

Мэри посмотрела, как пара посадила Эли в машину и уехала. Тогда она ушла к себе в спальню, задернула занавески, легла на кровать и разрыдалась.

Спустя несколько часов Мэри услышала, как подъехала машина. Она с крыльца смотрела, как женщина вышла из машины с Эли на руках. Эли билась и размахивала руками и ногами и пыталась вырваться у женщины из рук. Мэри поняла, что происходит: Эли стремилась вернуться к ней.

Мэри спустилась с крыльца, и Эли бросилась к ней в объятия. В этот миг у Мэри в голове оформилась четкая и мощная мысль: «Это мой ребенок».