Путевка в «Кресты» - Борис Седов

Картина расхохотался:

— Ну, ты в натуре! «Живой»… — он наклонился мне к уху и прошептал: — Ты старого слушай побольше. Он наплетет. Куда тебя денут? Конечно, вернешься. — И, пощелкав колодой, отправился к кому-то на нары играть в рамс.

Возможно, он сглазил. А возможно, просто ошибся. Ведь судьбу невозможно переиграть, какой бы крапленой у тебя ни была колода.

Короче, назавтра я не вернулся.

Как и учил меня Бахва, бритву я сжал между пальцами, и по закону подлости, рука конечно сразу вспотела. Весь путь до комнаты допросов я боялся, что половинка лезвия выскользнет под ноги конвойному.

Как мы вчера и договаривались, меня дожидался только один Живицкий, без следака.

— Вопрос с Ангелиной решен? — сразу же перешел я к делу и получил ответ, который больше всего и ожидал.

— Придется все это отложить примерно на месяц. Ваша супруга в больнице.

— Что-то серьезное? — насторожился я.

— Нет, нет. Что вы? — расплылся в широкой улыбке Живицкий. — Нервный срыв. Вы поймите, сколько же ей, бедняжке, пришлось пережить за последнее время. И вот результат. Ее поместили в больницу на Пряжке. Я узнавал — курс лечения сорок пять суток. После этого я, конечно, вам устрою свидание.

Я про себя рассмеялся: эти ублюдки считают, что успеют дожать меня за сорок пять суток. Или, в крайнем случае, продлят Ангелине курс лечения. В психушке можно его продлевать сколь угодно. Удачную же они выбрали больницу. И удачный диагноз — он так хорошо вписывается в сценарий.

— Вы хотели о чем-то мне рассказать, Константин? Или просто посоветоваться, определить, так сказать, линию поведения? — вкрадчивым тоном спросил меня адвокат.

— Да, я хотел рассказать. Вы помните, я вчера говорил о том, что меня подставляют?

— Конечно, я помню.

— Вы верите в это?

— Я обязан верить всему, что вы мне говорите, ибо я исхожу из того, что это исключительно правда. И ни капли фантазии. Потому что это в ваших же интересах. Лишь на таком паритетном доверии мы сумеем получить для себя наибольшие выгоды. И выиграть это несчастное дело.

Я усмехнулся. Какой же он словоблуд! Впрочем, это его профессия.

— Сейчас я вам скажу только правду, — заверил я адвокатишку. — И, поверьте, всегда буду говорить правду и только правду. И вам, и Мухе, ибо лгать мне нет смысла. Я невиновен, и это я сейчас вам докажу. Слушайте схему, по которой меня подставила Ангелина.

Я рассказывал и внимательно наблюдал за адвокатом, стараясь определить в его поведении хоть какое-нибудь отклонение от нормы, но он лишь кивал, как китайский болванчик. И слушал меня именно так, как родители выслушивают фантазии своего завравшегося ребенка.

— Мне кажется, Константин Александрович, что вы выдаете желаемое за действительное. На чем основано ваше, — я бы сказал, очень тяжелое! — обвинение самого близкого вам человека? Чай показался вам горьковатым, наутро вы чувствовали себя неважно… И только?

— Нет, не только! — возмутился я. — Добавьте к этому еще и исчезнувшее куда-то лекарство.

— Хорошо. Предположите такой вариант. Ваша супруга после такого удара, как ваш арест, была выбита из колеи настолько, что, естественно, не могла заснуть. Впрочем, как и любая другая нормальная женщина, в одночасье потерявшая любимого мужа, единственную опору в жизни. Промучившись до утра, Ангелина вдруг вспоминает, что в домашней аптечке есть лечебное средство, которое имеет снотворное действие. Конечно же, ваша супруга использует это лекарство. Для себя. — На последних двух словах Живицкий сделал ударение. — Теперь обратимся к горькому чаю. Вам, как медику, конечно известно, что усталость притупляет вкусовое восприятие…

— У людей с болезнями печени или эндокринной системы, — перебил я. — Или с болезнями мозга. Но не у меня. Я отлично знаю особенности своего организма. К тому же я помню, как меня вырубило сразу после этого чая. А уж действие морфинов я изучал. Правда, до этого случая, лишь в теории.

— Ох, Константин Александрович, — тяжко вздохнул Живицкий. — Я не могу с вами спорить, потому что точно знаю, что не смогу вас убедить. И знаете, по какой причине?

— По какой же?

— Вы признаете только свою правоту, и, остановившись на какой-нибудь версии, уже не можете с нее слезть. И в упор не замечаете альтернатив, которые валяются буквально у вас под ногами. — Живицкий бросил взгляд на часы. — У нас, к сожалению, нету времени, чтобы продолжить дискуссию. Сейчас должен подойти Владимир Владимирович. Но после допроса, оставшись наедине с собой, постарайтесь критически оценить свою версию о предательстве Ангелины. Попробуйте сами опровергнуть все аргументы, которые сейчас предъявляли мне. И я очень надеюсь, что у вас все получится. — И Живицкий с надеждой заглянул мне в глаза. Так по-отечески! Через сильные линзы очков его глаза казались большими-большими. Добрыми-добрыми.

Вах-вах-вах! Сейчас расплачусь!

А все же какой он омерзительный иуда! Я не сомневался в том, что он сам не верит в то, что сейчас мне плел. И отлично понимает, что я прав на все сто процентов, подозревая свою жену. Но ведь за то, чтобы я сел, деньги плочены, и надо их отрабатывать. А то, что в результате совершенно невиновный человек может легко залететь в лагеря лет этак на двадцать — это дело десятое. Деньги главнее всего остального — совести там или профессиональной этики. Если, конечно, этика или совесть имеются в наличии хотя бы в зачатках. Вернее, в остатках. Надо будет все же серьезно подумать о замене адвоката…

Муха не успел войти в комнату, как сразу взял быка за рога. Еще не устроившись за столом, он бросил мне на ходу:

— Вы вчера обещали, что сегодня я услышу кое-что интересное. Жду.

Что-то было незаметно, чтобы он ждал. Даже не уткнул еще свою задницу в стул, а уже обильно потеет от нетерпения. Ладно, не буду мучить несчастненького. И я, не спеша, с выражением, с расстановкой повторил следаку то, что час назад уже рассказывал адвокату, на этот раз внимательно наблюдая за поведением Мухи. И надо сказать, что, в отличие от Живицкого, он вел себя весьма неадекватно. Да и вообще сегодня он был весь какой-то неестественно взвинченный. Перепало вчера от хозяина по самое некуда? Возможно, возможно. Ах, как бы хотелось мне знать, кто этот хозяин! Кто руководит этим фарсом!

Муха слушал меня, не перебивая, до тех пор, пока я не обмолвился о том, что с меня, спящего, жена вполне могла снять отпечатки и на ручку ножа, которым пырнули Смирницкую, и на золотые побрякушки. Нервы прокурора не выдержали. Он покраснел, сильно хлопнул ладонью по крышке стола и взвизгнул:

— Все! Хватит! Не могу слушать весь этот бред! Ты отлично знаешь, что хватался и за нож, и за золото без перчаток и даже не позаботился потом стереть свои пальцы! И знаешь, что мы их найдем и идентифицируем! Подгото-о-овился, сочинитель… Да я подобной бодяги наслушался за годы работы, что уши уже… Во… — Он оттопырил себе одно красное ушко и наглядно продемонстрировал, что значит «Во…» — Короче, читай. — Муха выдернул из портфеля порох бумажек и бросил на стол.