Звездный билет - Василий Аксенов

Тот день был душным и пасмурным. Под соснами было сухо, аасфальт шоссе лоснился, влажный. Ребята сидели возле палатки и питалисьабрикосами. Это был обед. Ели молча.

– А где ты шлялся всю ночь, Димочка? – вдругигриво спросила Галя.

Юрка и Алик быстро переглянулись. Но на Димку они непосмотрели. Не было сил на него смотреть, А Галя смотрела на Димку. Он сидел,уткнувшись в кулек с абрикосами, лицо его стало квадратным – под скуламивздулись желваки. На лбу и шее запеклись ссадины.

– Ай-я-яй! – Брижит Бардо погрозила пальцем.

Это было так фальшиво, что Юрка сморщился, а Алик закрылглаза. Галя потянулась.

– А я так выспалась сегодня!

Юрка встал и подтянул штаны.

– Пойду к Янсонсу газеты посмотреть.

– Я тоже, – сказал Алик.

Галя и Димка остались одни. Они сидели по-турецки. Ихразделяла ямка, полная пепла и углей, остатки костра, на котором Галя несколькораз варила обед. Гале тяжело было смотреть на Димку («не сиди так, пожалуйста,вскочи, кричи, ударь, но не сиди так»), но она смотрела. Это была ее перваясерьезная роль: «Гореть до конца, дотла…»

– Что с тобой было этой ночью? – спросил Димка, неподнимая головы.

Словно хлыстом по горлу. Галя вскинула голову, закусила губыи закрыла глаза. Что с ней было этой ночью? Ведь если отбросить все, чего насамом деле не было, и просто, совсем просто вспомнить о том, что с ней былоэтой ночью, тогда нужно покатиться по земле и завыть. Но ведь было же, было идругое – стихи, музыка, слова… Она засмеялась. Колокольчики. Похоже насмех Офелии.

– Что ты вообразил, Димка? Мы катались на такси, вполвторого я была уже дома и заснула. Какое у тебя воображение нехорошее.Противно!

«Неужели это так? – подумал Димка. – Врет,конечно». – Он поднял голову и посмотрел на Галю. – «Веселая. Врет.Не верю ей, А если поверить?..»

– Врешь! – заорал он и вскочил на ноги.

– Нет! – отчаянно закричала Галя.

«Врет».

– Что с тобой случилось? Ты обалдел!

«Нет, не врет».

– Ты мне не веришь?

– Не верю.

– Как мне тебе доказать?

– Доказать? Ты собираешься доказывать?

– Если ты мне не веришь, я отравлюсь.

– Великолепно! Вы в новой роли, мадемуазель. В клипсаху вас, конечно, цианистый калий?

– Вот! – Галя схватила и показала ему горсточкуабрикосовых косточек.

– Синильная кислота, понял? От ста штук можно умереть.Понял?

– Дура! – закричал Дима и отвернулся. «Фу ты,дурища, не врет, конечно». Другое слово он ей готовил, а крикнул ласковое«дура». Да разве можно сказать то слово такой? Подняла свою мордочку и горетьслюнявых косточек показывает. Димка сел спиной к Гале.

«А может быть, все-таки врет? Она ведь актриса. Так сыграет,что и не разберешься. Ну, что ж, – играть так играть». Он встал и сказал:

– Собирай вещи.

– Что-о?

– Собирай свои шмотки. Через два часа выходим.

– Куда?

– Как куда? Уходим из Таллина дальше. В рыболовецкийколхоз и в Ленинград.

– А-а.

– Торопись. Через час выходим. Ребята в курсе.

– Сейчас.

Димка вытащил из палатки свой рюкзак и посмотрел на Галю.Она лежала на спине, положив руки под голову.

– Дима, – сказала она, – подбрось монетку.

– А ну тебя.

– Я прошу, подбрось монетку. Димка вынул из карманапятак и подбросил его.

– Что? – спросила Галя.

Монетка лежала орлом. Димка поднял ее, сунул в карман исказал:

– Решка.

Галя села. Они посмотрели друг на друга. – Дима, я непойду с вами. Я остаюсь здесь.

***

Всю жизнь он будет помнить то, что произошло дальше. Веюжизнь ему будет противна жизнь при воспоминании об этом. Как он буйствовал, икак умолял ее, и как крикнул ей в лицо то слово, и как потом просил прощения,обещал все забыть, и как он заплакал.

Последний раз он плакал четыре года назад в пионерскомлагере, когда его на глазах всего отряда в честном поединке отлупил Игнатьев.Кто мог знать, что Игнатьев целый год занимался в боксерской секции? Дней черездесять после этой истории он снова плакал. Но вовсе не из-за Игнатьева. Онлежал в траве и смотрел в голубое небо, куда взлетали стрелы малышей из 4-гоотряда. О чем-то он думал, он сам не понимал, о чем. Может быть, все-таки обИгнатьеве, о том, что через год он ему покажет, а может быть, о Зое, вожатой4-го отряда. Было забавно смотреть, как стрелы летели ввысь, исчезали всолнечном блеске и появлялись вновь, стремительно падая. Малыши для утяжелениявбивали в наконечники гвозди. Шляпкой вперед, конечно. Он на мгновение закрылглаза, и одна такая стрела попала ему прямо в лоб. Бывает же такое! Малышииспугались и убежали, а он перевернулся на живот, уткнулся носом в землю изаплакал. Не от боли, конечно. Было не больно. Но все-таки страшно обидно –попали прямо в лоб. Как будто мало места на земле. Потом четыре года он неплакал. И когда его била шпана в Малаховке, молчал. А вот теперь снова.

Плакал из-за потрясающей обиды и из-за того, что рисовалоему его нехорошее воображение. Плакал неудержимо, истерика тащила его вниз, какгорная река. Он презирал себя изо всех сил. Разве заплачут ремарковские парнииз-за обманутой любви? Пойдут в бар, надерутся как следует и будут рассуждать оподлой природе женщин. Почему же он не может послать ее подальше и уйти,насвистывая рок-н-ролл? Он презирал себя и в то же время чувствовал, что словноосвобождается от чего-то.

Когда он оглянулся, Гали вблизи не было. Он увидел, что онау янсонсовского крыльца разговаривает с ребятами. Он увидел, что Юрказамахнулся на нее, а Алик схватил его за руку. Галя взбежала на крыльцо искрылась в доме, а ребята вышли со двора и сели на траву возле забора.

***

Только мужская дружба и стоит чего-нибудь на этом свете. Нислова об этой… Как будто ее и не было.

– Томас мировой рекорд поставил. Прыгнул на 2.22.

– Жуть!

– Пошли, ребята, выкупаемся в этом цивилизованном море?