Русалка - Шеннон Дрейк

Лотти остановилась.

— Уходите, — спокойно сказал Уорик. Лотти молча поклонилась и убежала, а Ондайн усвоила преподанный урок: приказы ее мужа всегда будут иметь большую силу, чем ее собственные, каким бы елейным голосом она их ни отдавала.

Женщины удалились. Уорик закрыл за ними дверь, прошелся по комнате, затем поставил ногу в сапоге на стул и оперся локтем о колено.

— Милорд, если не возражаете…

— Возражаю. Извольте объяснить, что все это значит?

Он сверлил ее взглядом. От его близости и собственной незащищенности Ондайн потеряла душевное равновесие и затряслась от негодования.

— Вы спрашиваете, что это значит? — прошипела она, откидывая назад голову и неосторожно показывая из воды шею и вздымавшуюся грудь. — Это значит, милорд, что хотя я по вашему желанию играю роль графини, вы не предложили никакого текста для этой роли! Вы даже не сочли необходимым предупредить меня, сэр, о своем вдовстве и о том, что слуги обвиняют в смерти вашей жены какие-то привидения!

Уорик помолчал, прошелся по комнате и остановился у резной створки гардероба. Ондайн не понимала выражения его лица. Этот человек казался одновременно далеким и близким, знающим о ней каждую мелочь и совершенно равнодушным.

— Графиня, — в разговорах с ней он всегда титуловал ее с иронией, — надеюсь, вы не верите во всю эту чепуху.

Конечно, она не верила, но страстно желала узнать, почему этот разговор состоялся только теперь и почему Уорик так встревожен.

— Разумеется, — ответила Ондайн, — но уже появилось достаточно поводов, лорд Четхэм, чтобы вы что-нибудь мне объяснили!

Он пожал плечами, и недобрая улыбка тронула уголки его губ.

— Я думал, что вы до смерти испугаетесь рассказов о привидениях и сбежите из замка, где залы эхом откликаются на вой волков.

— Мой господин! — В голосе Ондайн прозвучала насмешка. — Если вы уверены, что я нахожусь полностью в вашем распоряжении, к чему такая трогательная забота о моих чувствах?

Он едва заметно улыбнулся:

— Ошибаетесь, графиня. Мне необходимо заботиться и о ваших чувствах… и о вашем настроении. Но если, моя дорогая, вы не боитесь привидений, — он понизил голос, — почему же вы дрожите, как былинка на ветру?

— Меня устрашает полное отсутствие у вас хороших манер, сэр! — яростно выкрикнула Ондайн. — Вы объявили меня хозяйкой дома, но я принуждена покорно сносить не только перебранку слуг в моем присутствии именно в тот момент, когда я принимаю ванну, но и ваше бесцеремонное вторжение!

Его глаза заблестели. Он покачал головой и безудержно расхохотался:

— Но, моя леди, я ваш муж! Если не я, то кто же, скажите на милость, может беспокоить вас во время купания?

— Я хочу выйти, — произнесла Ондайн ледяным тоном.

— Пожалуйста, выходите, графиня, — сказал он, галантно отвешивая ей низкий и вежливый поклон.

Она не двигалась и не находила достойного ответа, сконфуженная его насмешкой. Ее лицо и грудь порозовели от стыда и негодования. Она с трудом справлялась с собой, и граф не преминул это отметить:

— Сегодня, вы говорите, натерпелись ужасов, леди? А мне припоминается, что вы никого и ничего не боитесь. Разве не так?

— Убирайтесь! — крикнула Ондайн.

Но вместо того чтобы удалиться, Уорик направился прямо к ней. Он снова поставил ногу на стул, рукой уперся в колено и, низко наклонившись над ванной, четко выговаривая каждое слово, произнес:

— Мадам, раз и навсегда отучитесь мне приказывать. Тем более выгонять меня из комнаты, которая в любом случае принадлежит мне. Я нахожусь там, где считаю нужным, и мне не требуется для этого вашего разрешения.

Он говорил приятным голосом, но с таким подчеркнутым высокомерием, что ее ярость вспыхнула с новой силой. Она вполголоса осыпала его проклятиями и настолько забылась, что высунула руку и со всей силы шлепнула по воде.

Уорик, все время наблюдавший за ней, мгновенно поймал ее запястье. С улыбкой на губах и упрямо стиснув челюсти, он схватил другую руку и вытащил Ондайн из ванны. Она остолбенела. Не обращая внимания на воду, ручьями стекавшую на пол, Уорик одной рукой взял ее за щиколотки, вторую замкнул на запястьях и запрокинул девушку за спину, словно убитую на охоте лань.

Ее груди плотно прижимались к его спине, и он наверняка чувствовал их через намокшую рубашку.

— Леди! К сожалению, я вынужден постоянно напоминать вам, как ничтожны ваши обязанности! Но вы с завидным упорством по пустякам испытываете мое терпение, хотя в вашей власти избежать этого!

Ей вдруг показалось, что пальцы Уорика нежно зарываются в ее мокрые волосы, гладят затылок, ласкают шею. Ондайн не любила просить прощения даже тогда, когда этого требовало чувство долга, а у Уорика — тем более. Но почему-то сейчас ей очень этого захотелось.

Еле живая от страха и возбуждения — это последнее она проклинала больше всего, — Ондайн как будто превратилась в расплавленное серебро.

— Прошу простить меня, — жалобно простонала она, но прощение запоздало.

Уорик склонил голову и губами запечатал ей рот. Ондайн замерла от неожиданного прикосновения, но ответила на поцелуй. Он был ласкающим и одновременно требовательным, похожим на сладкое вино, которое вливалось в нее горячей струей, ослабляя и лишая сил для сопротивления. Ее обжигали прикосновения блуждающего языка. Каждое его движение наносило сокрушительный удар ее воле. Но вдруг все происходящее показалось ей нелепым. Ондайн отвернулась, резко дернув головой и пожертвовав прядью волос, а затем отнюдь не в лестных выражениях описала поведение графа.

Уорик засмеялся, опустил ее на пол и, обнимая еще крепче, проговорил:

— Моя дорогая, я только напомнил вам, что хочу очень немногого: внимания к моим словам, хотя вообще-то у мужа есть и другие права на жену.

В его сладком голосе слышались нотки предупреждения. Насмешливо улыбаясь, он игриво провел пальцами по ее позвоночнику и пошлепал по ягодицам.

— Будь проклят, грубый мужлан, мошенник, мерзавец… — начала Ондайн.

— В своем перечислении вы пропускаете «муж» и «милорд», — напомнил он, проводя костяшками пальцев по ее бедрам и талии и ласково накрывая ладонью грудь. По ее телу с новой силой пробежал огонь. Она не отрывала от него глаз и наконец выкрикнула:

— Тиран, варвар, негодяй… чудовище!

— Разумеется! И сердце у вас бьется, как у зайчика, на которого чудовище охотится, леди! Вот и хорошо. Хорошо, что вы научились хотя бы немного уважать хозяина этой игры.

Он резко отстранился, пересек комнату, взял полотенце и бросил ей. Ондайн схватила спасительную ткань и торопливо закуталась, ожидая привычной ироничной усмешки. Но ее не последовало; напротив, глаза его смотрели очень напряженно, а за бесстрастным выражением лица явно скрывалось живое чувство.