Обреченный мост - Вячеслав Демченко

— И что, вам и впрямь пяти минут хватило? — иронически удивился Фёдор Фёдорович, слюнявя край самокрутки.

— Да, ладно, скажете тоже, пяти, — несколько фамильярно фыркнул Володя (от кумира своего, Серёги Хачариди, панибратской манеры нахватался, наверное). И тут же, спохватившись, добавил: — Товарищ командир.

— Давай-давай, докладывай, — Беседин потянулся к гильзе зенитного снаряда, на сплющенном конце которой плясал раздвоенный оранжевый язычок пламени.

— Тут, перед башней Гаравул — это «сторож» по-ихнему, значит, Сторожевая, — Володя принялся вычерчивать на листке извив просёлка и выступающий на него кружок башни, — которую они приспособили под склад…

— Чего склад?

— Не знаю чего. Рядом был штабель зелёных фанерных ящиков, больших таких… — размахнулся Володя по-рыбачьи руками. — А что в них? Разве спросишь кого?

— Если фанерных, значит, не боеприпасы, — со знанием дела заметил дед Михась — партизанский справочник 1918 года выпуска. — Боеприпас — он тяжёлый. А в фанере, скорее всего, обмундирование.

— Точно! — подтвердил Тимка, выглянув из-за Володиного локтя. — Ящики на брюхе татарин таскал, сам-один, а фашист рядом сидел, курил да подгонял.

— Возможно, — согласился командир отряда, значительно переглянувшись с командиром разведчиков.

Похоже, что информация, полученная от «Черепанова», своего человека на железнодорожном узле, подтверждалась. Ни переформирование, ни доукомплектация той странной эсэсовской части не могли обойтись без получения новой амуниции, боеприпасов, вооружения, — то есть жирный куш для партизан намечался.

— Продолжай.

— Тут, на майдане, сразу за башней, — очертил Володя неправильный овал небольшой площади, — три палатки большущие.

— Ротные… — со знанием дела подтвердил дед Михась.

— Три палатки, — недовольно и торопливо повторил мальчишка, очевидно боясь, что дед по обыкновению перетянет на себя «одеяло» всеобщего внимания какой-нибудь из своих неисчерпаемых баек. — И ещё одна кухонная.

— Камбуз?! — затрещало пресловутое «одеяло» теперь в сторону Арсения Малахова, чрезвычайно оживившегося. — Объект номер «1»! Первостатейная цель для…

— А ещё два грузовика стоят! — совсем уж панически подскочил на горбатой лавке Володька.

— Не ори, — усадил его на место Фёдор Фёдорович и укоризненно посмотрел на Арсения. — Чего там ещё?

— Броневик и «жук», ну такой армейский, они его ещё «Фольксваген» называют, — облегчённо перевёл дух юный разведчик. — Наверное, бензина дожидаются.

— С чего ты взял? — удивился командир отряда.

— У грузовиков канистры выставлены и горловины баков без замков.

— Молодец, — одобрительно кивнул Беседин. — Очень ценная для разведчика наблюдательность.

«И это, как говорится, в струю… — забарабанил пальцами командир по засаленным доскам стола. — Значит, отправка команды по назначению уже скоро. Вот только…» Как это с ним обычно случалось в минуту сомнений, Беседин порылся в каштановой бородке с сосредоточенностью энтомолога. «Вот только, что умнее будет?.. Дождаться, пока уйдут эсэсовцы, и разгромить оставленный горный лагерь разведшколы? Тут и отчитаться будет чем во славу Родины, и связываться с элитными вояками СС не придётся?» Он невольно обернулся на свою элиту. Осунувшуюся от хронического недоедания, чёрт те во что обряженную и чёрт знает как вооруженную. Сравнение не выдерживало критики. «Воюют, конечно, — грех жаловаться, но больше по вдохновению, чем по призванию…»

Сомнения его развеял сам Володька, непроизвольно сыграв на азарте — качестве, не самом определяющем в характере Беседина, но несомненном. Вдохновленный похвалой, мальчишка мельком обернулся в сумрак землянки и заговорщицки понизил голос:

— А самое, что очень ценное, — чуть ли не прошептал он. — Сегодня в 19.30 немцы в клубе кино будут смотреть!

— Откуда знаешь? — недоверчиво повёл бровью Фёдор Фёдорович. — Разговаривал с кем?

— Зачем? — снисходительно пожал плечами Володя и добавил не без гордости: — На афише прочитал, на заборе. Там ещё газета была татарско-немецкая «Азат Кырым» и фашистские листовки: так расстрелять, сяк расстрелять…

— А разве ты у нас по-немецки читать умеешь? — ревниво вклинился Яшка Цапфер, единственный, кто знал немецкий язык вполне прилично, то есть воспринимал на слух, по семейной традиции воспитания.

— Афиша типографская была, — недовольно покосился на него Володя. — На ней актриса какая-то в брильянтах, красивенная, и белый уголок для времени сеанса отведён, а оно от руки написано. 19.30, — повернулся Володя к Яшке, — оно и в Африке 19.30. — Язык он не высунул потому только, что спохватился: «разведчик же, не дитё малое…», и потому с особой серьёзностью вдруг заявил с размеренностью конферансье, возвращая взгляд обратно к командиру: — Только нам другой сеанс нужен.

С полминуты мальчишка с лукавой своей серьёзностью испытывал терпение командира, уставившегося на него непонимающим взглядом.

— А этот сеанс тебя чем не устраивает? — наконец не выдержал Беседин: «Определённо, спасать надо парня…»

— Этот сеанс солдатский! — торжествующе хлопнул ладошкой Володя по столу, знай наших, дескать. — А в 21.30 у них «фюр официрен»![33]

— Эвон как… — Фёдор Фёдорович, к разочарованию Володьки, только понимающе кивнул, подтверждая кивком, в общем-то, свою предыдущую мысль: «Нахватался-таки от Хачариди. Всё с выкрутасами. С эхвектом — как Руденко говорит».

Но вслух продолжил:

— Фюр официрен, говоришь? Может, и себе посмотреть? — не то и впрямь подумал вслух Фёдор Фёдорович, не то пошутил, по-прежнему сосредоточенно роясь пальцами в куцей бородке. — Вот только с кем? Оно, с одной стороны, хорошо бы на солдатском — без солдата офицеру только стреляться хорошо. С другой, солдат ещё понагонят, а офицеров…

— Так у нас культпоход? — в свою очередь, не то спросил, не то констатировал Хачариди и как-то нехорошо оживился.

— Кіно та німці, — со вздохом подвёл итог начштаба отряда Тарас Иванович и не без укоризны посмотрел на командира, дескать, а боеспособность ты нашу учёл? Так и спросил: — А харя не треснет?

— Нет, ну в штаб мы сообщим, конечно, — поспешил заверить его Беседин. — Сегодня же. Прямо сейчас. Скажут — нет, так и перетопчемся, на наш век хватит… Если уже не хватило. А…

Какой там «нет»! Штаб сказал — «да». Сразу же. И даже не своим голосом. То есть не голосом эвакуированного крымского обкома и его штаба партизанского движения, но самим, можно сказать, «горним» гласом — Центрального штаба партизанского движения при ГКО.

И это было не только и не столько согласие, но инструкция, по прочтению которой лицо Фёдора Фёдоровича вытянулось, Руденко — помрачнело, а начальника особого отдела отряда Запольского вообще пошло злыми красными пятнами.