Королевская посланница - Лариса Шкатула

– Браво! – сказал он. – Мне повезло. У вас, моя дорогая, просто дивная кожа. Такая бело-розовая и бархатистая на ощупь. А эти изящные розовые пальчики!.. Ни одну женщину я не желал так страстно, как вас. Особенно в темноте, когда я ещё не видел вашего лица, а лишь мысленно рисовал его себе… Но действительность превзошла все мои ожидания.

Он наклонился и один за другим стал целовать пальцы на ее ногах, впрочем, придерживая их за щиколотки, как если бы Соня могла ими ударить его.

Господи, когда это кончится? Неужели женщины на белом свете так беззащитны, что каждый может делать с ними всё, что взбредет в голову! Подвергать унижению, насилию, даже здесь, в Версале, в покоях герцогини де Полиньяк! Разве этот человек никого не боится? Но нет, у него на лице маска. Значит, он всего лишь любитель острых ощущений.

Она попыталась вытолкнуть языком платок, но у неё ничего не вышло, тем более что мужчина тут же заботливо поправил его, сунув ещё глубже.

– Вы хотели спросить, кто я, не так ли?

Ей ничего не оставалось, кроме как кивнуть.

– К сожалению, мы с вами незнакомы, и я не могу назвать вам своё имя. Пока. Зато я могу рассказать, как я о вас узнал. Этот идиот Жюль д’Аламбер как раз сегодня рассказывал нам, что в апартаментах герцогини де Полиньяк расположилась русская княжна. Богатая, как подчеркнул он. Жюль у нас известный охотник за состоятельными невестами.

Он присел на край постели и ласково провел по её груди.

– Ах, какая жалость! Я попортил вашу нежную кожу, детка. На ней остались следы моих поцелуев… Вы правы, я набросился на вас, как хищник. Но если вы наденете платье с небольшим декольте, никто ничего не увидит… Что за черт, отчего вы так дрожите? Перестаньте. Одна моя знакомая негласно присвоила мне титул самого галантного любовника Версаля. Я не причиняю женщинам боль. Если позволите, я сниму с вас эту нижнюю юбку. Она нарушает целостность картины… О, ножки у вас божественны. Так же совершенны, как и всё остальное.

Он сбросил юбку на пол, где уже лежала кучей Сонина одежда, и пожаловался ей:

– Самое интересное, я не спросил у графа д’Аламбера ваше имя. Но, может, это и к лучшему. Я придумаю имя вам, а вы – мне, и это станет нашей тайной. Как знать, где мы вдруг встретимся. Я незаметно подойду к вам и шепну на ухо… Гера! Ну да, царица богов, вам подходит это имя… Меня можете звать Зевсом… Для полного соответствия… Так, этого ещё не хватало! Ну зачем вы плачете? Разве я урод, карлик какой-нибудь? Посмотрите, много ли во мне изъянов?

Он быстро разоблачился и предстал перед нею совершенно обнаженный, а Соня от изумления даже не сразу закрыла глаза.

Но и с закрытыми глазами она продолжала видеть мускулистую фигуру, черную дорожку волос, спускающуюся от груди до самого… ну, того места, откуда, точно удав из зарослей, выглядывал его орган, какового она прежде никогда не видела. Если, конечно, не считать скульптуру обнаженного Аполлона, где эта деталь была совсем небольшой и не пугала её воображение.

– Я вам не понравился? – насмешливо спросил ее Зевс. – Вы смущены? Откройте ваши изумительные глаза. Посмотрите на меня, пусть даже и с ненавистью. А я буду смотреть в них и видеть, как меняется ваше отношение ко мне, когда я стану раз за разом брать вас, как в них появляется блаженство, истома, любовь… Ладно, не будем забегать вперед!

Он пристроил свечу несколько в стороне от кровати и опять присел рядом с нею.

– Ни к чему зажигать этот ужасный канделябр у вас в головах, он дает слишком много света. А нам больше подойдет полумрак, покров ночи, тайна… Подумать только, совсем недавно я смертельно скучал. Мне надоели все эти придворные блудницы, скачущие из постели в постель. Мне отчего-то нравятся женщины более… целомудренные, что ли. И меня не раздражает то, что вы закрыли глаза. Знатоки рассказывали, что русские женщины чрезвычайно стеснительны. Надеюсь, вы не жалеете об этом балаболке д’Аламбере? Он стал бы делать ради денег то, что я сделаю для вас совершенно бескорыстно!

– Простите, как вы сказали? – Григорий тоже поднялся из-за стола. – Вы Леонид Разумовский? Граф? И вы родом из Петербурга?

– Ну да, из Петербурга. Не пойму, что вас так удивляет? Вы, как я понимаю, тоже русский. Может быть, вы знали кого-нибудь из моих родственников?

– Я всего лишь хочу уточнить: нет ли в Петербурге ещё одного Леонида Разумовского?

– Насколько я знаю, нет, – улыбнулся тот. – Среди Разумовских я единственный Леонид. Но что значит ваш странный вопрос? Я не похож на Леонида? Меня вам не таким описывали?

– Неисповедимы пути господни! Простите, это произошло от растерянности, – проговорил Тредиаковский, представляясь графу, – я никогда не мог бы подумать, что здесь, вдали от России, встречу человека, о котором столько слышал…

– И мне кажется знакомой ваша фамилия, – задумчиво проговорил Разумовский, – хотя я готов поклясться, что никогда с вами прежде не встречался.

Он сделал знак товарищу, усевшемуся за стол к французам, с которыми только что собирался драться, а теперь на глазах становился им чуть ли не близким другом, чтобы не ждал его, и спросил у Тредиаковского:

– Если позволите, я присяду за ваш столик, и мы поговорим о том, кто мог вам во Франции рассказывать обо мне?

Тредиаковский задумчиво посмотрел на него и произнес:

– Вы непременно узнаете всё, что захотите, только у меня есть предложение вначале послушать ваш рассказ: что привело вас во Францию из Стокгольма? Вы просто решили развеяться или вас привело сюда какое-то дело?

Разумовский помолчал, пытаясь осмыслить сказанное Григорием, и наконец произнес:

– Кажется, я понимаю, откуда вы наслышаны обо мне. Могу биться об заклад на что угодно, в Петербурге до сих пор рассказывают небылицы о причинах дуэли, в которой довелось мне участвовать. То есть вы, зная обо мне от лиц, наверняка не слишком осведомленных…

«Уж если считать таковой твою невесту!..» – мысленно усмехнулся Тредиаковский, но внешне не показал никаких чувств, только согласно кивнул.

– …вряд ли сможете отделить правду от вымысла, но и рассказанного вам кем-то вполне хватит, чтобы заподозрить в случившемся историю самого низменного характера. Я угадал?

– Угадали, – снова кивнул Григорий. – Хотите сказать, на самом деле все было не так?

Он нарочно дразнил Разумовского многозначительными недомолвками, всеми средствами подталкивая его к откровенности, и ждал, когда наступит такой момент. Как ни уговаривал себя Григорий относиться к графу снисходительно, в глубине души он определил его как человека не слишком порядочного и считал, что фортуна проявила к Соне благосклонность, избавив ее от этого сомнительного человека.

– Как ни странно это прозвучит, – между тем начал рассказывать Леонид, представленный также и барону де Кастру, правда, тот не знал, что граф имеет к княжне Астаховой самое непосредственное отношение, а Тредиаковский вовсе не собирался его в том просвещать, – я приехал во Францию в поисках своей исчезнувшей невесты. О, моя сентиментальная история могла бы исторгнуть слезы у иного романиста и подвигнуть его на создание моего жизнеописания. Подумать только, прожив на белом свете три десятка лет и не будучи всерьез увлечен ни одной женщиной, я чуть было не женился на девушке из богатой семьи, имел бы удачную карьеру – я военный, – если бы не встретил другую – необыкновенную девушку, которую полюбил всем сердцем.