Перекрестье земных путей - Ариадна Борисова

– Есть! А на корову долю взять можно? – засмеялась Долгунча.

Эленцы разобрали свои доли. Прибывшие на санных быках договорились, кому помочь завезти.

Казалось, начали неводить рано, а солнце уже перевалило за полдень. Довольные рыбаки, шутя и посмеиваясь, уселись вокруг костров. Караси попались необычные, так что с того! Столько рыбы из одного озера отродясь не черпали. Хоть вторично невод закидывай, вдруг еще больше придет? Спасибо радушной бабушке, преподнесшей людям такие дары!

В утренних сумерках начался новый снегопад, словно небо обколачивало-расправляло запыленные снегом мережи. Снег заглушал звуки и запахи, но чуткое ухо волчицы расслышало человечьи шаги на болотной тропе и дала приблизиться к логову знакомой двуногой. Как уже было однажды, они посмотрели друг другу в глаза.

Женщину трясло от страха. Волчица хорошо ее понимала. Еще неизвестно, сумела б сама явиться к двуногим, если бы стала нужда. В мудром зверином сердце вместе с невнятным ощущением родства, испытанным в прошлый раз, шевельнулось странное чувство их общего с гостьей сиротства и бесприютности. Волчица грозно зарычала на сына, вздумавшего из-за кустов подкрасться к женщине, окутанной волнами терпкого воздуха. Та съежилась и подогнула колени, но глаз не отвела. Чуть погодя, сообразив, что угрожают не ей, заговорила.

Мать стаи уразумела: двуногая предупреждает о бедствии. К концу «разговора» гостья почти перестала бояться. Стая признала ее если не своей, то, во всяком случае, неприкасаемой. Волчица перебежками проводила женщину до кустов, за которыми маячили холмы человеческих логовищ, чтобы отсечь от нее подлинную опасность – хромого чужака.

Впервые в жизни, отчаянно труся, преступила волчица невидимую запретную черту, издавна отделяющую здешних волков от обитания двуногих, чем отплатила женщине за приход ее и предостереженье.

…А никакой особой новости отважная не сообщила. Волчица и сама чуяла угрозу, что надвигалась на долину неминуемо и бесповоротно. Чуяла с тех пор, как близ логова появился чудовищный лесной бык с прямыми острыми рогами.

Матерому удалось увести великана от притаившейся в логове семьи. Но волк тщетно силился загнать лося в вязкое болото, как обычно поступал с копытными. Пряморогий хитрость разгадал. Взревел на весь лес и, легко насадив матерого на рога, унес его в неизвестность…

Ночью волчица рискнула выйти из убежища. Принюхалась к следам невероятного зверя и задрожала, всеми порами чувствуя запах, которым он был пропитан густо и страшно.

У каждого зверя свой запах предсмертного испуга. Он выплескивается в воздух остатками острейшего пота, этой душистой росы жизни. Волчица никогда не могла пресытиться выбросами сладкого запаха смерти. Манящий дух несся от большинства созданий в Великом лесу – имеющих круглые копыта, лопаторогих и ветвисторогих, лопоухих, пищащих, пернатых, чешуйчатых. Она любила пронзительные запахи всех пушистых, кроме лисьего. Если даже была голодна, оставляла нетронутыми задавленных ею лис, противных волчьему естеству.

От зверя, проткнувшего ее мужа длинными, как колья, рогами, пахло совсем по-другому. Сквозь обычный запах лосиного пота от него разило прокислым смрадом. Он шибал в нос подобно низовому дыханию болот. Смердело прелью не просто смерти, но гибели, будто лопались ядовитые пузыри, от которых кружилась голова и слабели лапы…

Волчица не ушла из родных мест и сама вырастила последний выводок. Она до сих пор ждала возвращения матерого, день за днем оттягивая уход воссоединенной стаи. Казалось, стоит удалиться, и раненый муж приползет к опустелому логову.

Сегодняшняя встреча с женщиной, горькое чувство сиротства и безысходная пустота в том месте сердца, где все время с весны жил матерый, убедили волчицу в том, что он не вернется. Еще не старая и полная сил, она вдруг поняла: прошла весна жизни. Вместе с телом мертвого мужа свирепый бык утащил в ледяную дыру ее материнство, песнь и танец…

Тоскливый, однотонный звук жил недолго и оборвался резко, словно одинец им подавился. В ответ совсем по-собачьи тявкнул прибылой, и сердитый рык перебил скулящую жалобу: волчица наложила запрет на отклик. Ведя стаю по одному лишь ей известному пути, матерая из-под ветра обогнула рябиновый паволок. Земля здесь была опутана нитью ущербных следов, крепко пахнущих болезнью и безумием.

Волки навсегда покидали принявшее их на Орто счастливое логово. Уходили с насиженных земель, оставляя на краю белого покрывала Элен петлистый узор последней стежки. Опустив головы и хвосты, стая вереницей бежала по следу матери. Нетерпеливые сеголетки изредка срезали повороты. Отвлекались и, поднимая головы, настораживали уши. Волчица взрыкивала, унимала их глупый молодой задор и снова вела послушную серую низку по первозимней тропе.

Легкой трусцой поспешали волки по берегу Большой Реки. Теперь им придется приноравливаться к чужим, незнакомым землям, привыкать к новым оврагам и скальным тупикам, куда удобно загонять ветвисторогих. Сражаться с другими стаями за право есть, жить и продолжать себя в потомстве.

Непонятное и жуткое, что приближалось к долине с северо-востока, было странно связано с пряморогим лосем и, дыша смертным смрадом, зловеще сгущалось. Темное, как беззвездная ночь, оно не было обычной ночью, которую волчица любила. По всему Великому лесу-тайге, спасаясь от насыщенного страхом недужного воздуха, бежали, летели, плыли и ползли живые существа. Те, что были привязаны к земле корнями, уже гибли на много ночлегов кругом.

…Загонщики опоздали с облавой и теперь внимательно разглядывали следы, оставленные почти один в другой. Волки ушли недавно. Пушистый снежок еще не опал над вмятинами, не успел осыпаться даже у отпечатков когтей. Охотники не пустили в погоню коней, не потревожили луков. Достали из мешков самострелы. Туго натянулись округ логова тетивы насторожек.

В это время на берег вышел одинец, и мать стаи заметила его. Обменялись лютыми оскалами. Лобастая голова калеки клонилась к земле, правая задняя лапа волоклась лишней обузой. Пошатываясь от голода и с перепугу, он пошкандыбал прочь как мог резво.

Хромой напрасно тратил иссякающие силы. Никто не собирался за ним гнаться.

Одинец решил не откладывать уход на северо-восток. Ветер, что накатил оттуда после снега, принес новый властный призыв и запах быков. Толстых быков с короткими ногами и гривой до самой земли. Пугливых быков, только и ждущих голодного волка, дабы отдать его жизни свою жирную плоть…

Волчица остановилась и подняла нос по ветру. Она тоже почуяла запах-обещание и сразу поняла, что он лжив, как манок человечьего голоса, который умеет выводить волчью песнь. Там, в неизвестных безотрадных далях, не было толстых быков, да и худых не было. Сквозь обманчивый вкусный запах пробивался другой – пагубный смрад алчной бездны, чей дух заражал все живое великим страхом.

Легкая поземка бросила в морду волчице пушистую горсть, и почудились новые смутные образы-запахи. Струйка ветра, залетевшая из недалекого будущего, предсказала матерой – еще доведется встретиться с хромым.