Вожак - Александра Лисина

Тирриниэль покосился на громадные кулаки охотника и хмуро кивнул.

— Стрегон, прекратите.

— Как скажете, сэилле, — неохотно кивнул полуэльф, и инцидент был исчерпан.

Даже Лакр, посопев, с недовольным видом уселся на траву. Однако быстрый взгляд, брошенный им на Шира, был весьма красноречив и обещал охотнику скорую месть за недавнее унижение.

— Лакр, уймись, — одернул побратима Стрегон.

Ланниец пожал губы и отвернулся, а Шир снова отыскал глазами Белку, которая все еще бродила по кромке озера. Какое-то время за ней следил, затем перевел взгляд дальше, на мерно колыхающиеся кроны, где наметилось смутное беспокойство. Старательно прислушался и тихо выругался, поняв наконец, для чего она туда спустилась.

— В чем дело? — повернулся на звук Тирриниэль.

— Бел… — процедил охотник. — Она сошла с ума!

— А я что говорил! — вполголоса пробурчал Лакр.

Но Шир словно не услышал — до хруста сжав кулаки, прошептал под нос какое-то изощренное ругательство на эльфийском, отчего Тиль совсем забеспокоился, Картис нервно дернул ухом, а у Ланниэля порозовели скулы. Затем охотник на мгновение зажмурился и коротко выдохнул снова:

— Проклятье! Как же я не подумал?!

— В чем дело? — рыкнул Тиль не хуже иного волка. — Шир, Торково племя! Да что с тобой? И с Белкой?

Шир повернулся, и эльфы поразились тому, как стремительно побледнело его лицо. Темные глаза будто разом поблекли, губы посерели, на скулах расцвели багровые пятна, а крупная жилка на правом виске запульсировала так, словно у него сердце колотилось в ушах, а не в груди. Да еще в таком сумасшедшем ритме, какого просто не бывает у смертных.

— Знаешь, что она хочет сделать? — мертвым голосом спросил он у владыки. — Знаешь, почему хмеры ушли?

— Охотились. Ты сам сказал.

— Да. Но то, что они возвращаются так быстро, означает, что не вся добыча загнана в угол. Они не убили ваших «друзей». Похоже, насытились теми, кого выловили первыми, а теперь резвятся и учат молодняк.

— Они гонят их сюда! — ахнул Терг. — Агинцев, эльфов, старейшин… в смысле тех из них, кто выжил… Но за ними же придет вся стая!

Лакр, в неподдельном отчаянии хватаясь за рыжую голову, простонал:

— Надо звать Белку! Надо сказать, в смысле крикнуть, пока еще есть время. Объяснить, в конце концов, что они того не стоят!

Шир невидяще уставился прямо перед собой.

— Не надо.

— Ты в своем уме?! — возмутился рыжий.

— Не надо, — бесцветным голосом повторил охотник. — Она и без нас все прекрасно знает. Для того и спустилась туда одна. Для того и мне запретила.

Тирриниэль побледнел.

— Только не говори, что она решила вмешаться! Что решила попробовать их остановить!

— Решила, — кивнул Шир. — И вмешается.

— Ей не справиться, — прошептал Ивер, нащупывая арбалет. — Кем бы она ни была, сколько бы лет ни прожила в этом лесу, но с хмерами… Это невозможно!

Стрегон молча схватил оружие и сделал шаг вперед.

— Стой. — Шир, словно и не сгорал сейчас заживо от стыда, что не может нарушить приказ и помочь, когда ей так нужна помощь, молниеносно оказался на ногах, загораживая ему дорогу.

— Спятил? — взвыл Лакр, кинувшись на помощь вожаку. — Она же там одна! Почти без оружия!

Охотник сузил внезапно пожелтевшие глаза и, насупившись, ровно повторил:

— Всем стоять на месте.

У наемников сами собой сжались кулаки. Пальцы сомкнулись на рукоятях мечей, а Лакр с Ивером коснулись скрытых под одеждой скоб арбалетов.

Шир только понимающе усмехнулся, но не сдвинулся с места, не пошевелился, когда братья единодушно шагнули в его сторону, привычно расходясь веером. Вот они окинули охотника холодным взглядом, вот единодушно приняли решение бороться, вот протянули вперед сильные руки, справедливо полагая, что сочетания хорошего рывка и подлой подножки с болезненным уколом в ребра и коварным пинком под зад будет достаточно, чтобы лишить его равновесия. Вот нехорошо улыбнулись, уже чувствуя тепло его кожи, скользнули кончиками пальцев по кожаной куртке…

Пожалуй, только Тирриниэль и Картис, наблюдающие за схваткой со стороны, могли объяснить, что же произошло. И только у них хватило умения рассмотреть стремительные движения смертного: Шир, дождавшись последнего мига, после которого его должны были неминуемо дернуть или толкнуть, словно взорвался. Его руки замелькали с такой скоростью, что помнившие его по полигону эльфы только ошарашенно моргнули. А в следующее мгновение решительно настроенные братья вдруг разлетелись в стороны, будто подхваченные ветром сухие листья.

Лакр охнул, во второй раз за день приложившись о землю многострадальным затылком. Терг трижды перекатился, прежде чем сумел остановиться, да и потом поднялся не сразу, а сперва сделал несколько сиплых вздохов, чтобы восстановить дыхание. Рядом с ним болезненно сморщился Ивер, тряся вывернутой рукой, с которой безжалостно сорвали арбалет. С другой стороны корчились Брон и Торос. У первого было отбито плечо, у второго отнялась нога, потому что проклятый охотник бил всерьез, умело и жестоко. Ровно настолько, чтобы вывести попутчиков из строя, но никого при этом особо не покалечить.

Только Стрегон, вовремя успевший отпрыгнуть, зло выдохнул:

— Ты что творишь?!

— Что надо, — невозмутимо отозвался Шир.

— Зачем?!

— Тебе не понять.

— Нет, — качнул головой полуэльф. — Но какая бы причина ни заставляла тебя быть здесь, это глупо. Ни один приказ, если он неразумен, не стоит того, чтобы его выполняли. Ничья воля не имеет значения, если она утратила смысл. Мы поможем Бел. Вместе.

— Что ты знаешь о нас? — горько усмехнулся охотник. — И что ты знаешь о ней? Ни-че-го, человек! Совсем. Даже того не знаешь, что Бел все время бережет вас от себя самой. Это причиняет боль, но Бел никогда о ней не говорит. Даже когда становится совсем плохо и хочется разорвать вас на куски. Или прячет слезы, понимая, что может не удержаться… Что ты знаешь, смертный, о том, кто ее вырастил? О том, кем был твой дальний предок и как именно он погиб? О том, почему она больше не хочет повторения, особенно по отношению к тебе?

Стрегон вздрогнул.

— Да, ты понимаешь, что такое верность слову, — тихо продолжил Шир, загородив ему дорогу. — Видел, как люди умирают за разрисованные флаги и как предают во имя своей страны. Знаешь, что ради идеи можно и нужно умирать. Сам живешь и поступаешь так, как велит ваш кодекс. Это рамки, человек. У нас всегда есть рамки, которых мы придерживаемся и за которые не смеем перешагнуть. Ты же не станешь перечить заказчику, который платит тебе за верность? Будешь слушать его так, как мы слушаем своего вожака? Ты пойдешь за ним даже в Нижний мир и, скорее всего, погибнешь, исполняя своей долг. Но и мы живем лишь тем, что дает нам вожак. Неотступно следуем за ним и помним, чем ему обязаны. Ты живешь войной и тем, что дает тебе братство; оно стало для тебя таким же домом, как для нас — Проклятый лес. У нас с тобой похожая служба, общие идеи, мы воины, умеющие отстаивать правду с оружием в руках или же без оного… Но у каждого из нас своя правда, смертный, и разные рамки, внутри которых мы существуем.