Гримуар - Антон Лаптев

— Грех долго спать в такой прекрасный день! — весело кричал пан Платон, обливаясь, по своему обыкновению, водою из колодца, Йошке, с сонным видом высунувшемуся из окна спальной комнаты.

Юношу разбудил требовательный призыв мастера немедленно просыпаться.

— А то ты так весь день проспишь, — в шутку заметил учитель.

И то верно, день выдался самый что ни на есть распрекрасный. Солнце уже с самого утра светило не по-весеннему ярко, крутом зеленели только что вылезшие из почек листья, а птицы распевали так, словно бы хотели оживить этим прекрасным пением, по меткому выражению Платона, мертвых любителей изящных искусств.

Йошка, зевая во весь свой рот, лениво спустился по лестнице на первый этаж постоялого двора, где располагался трактир. Естественно, что первым делом он заглянул на кухню, где уже вовсю шныряли поварята в больших белых фартуках, доходивших им чуть не до самого полу. Поварята тут же налили помощнику королевского следователя большую кружку парного молока и сунули в руку ковригу свежеиспеченного хлеба, только что привезенного мельником. Чрезвычайно довольный этим, Йошка вышел на задний двор и остановился подле обтиравшегося после умывания мастера.

— Свежевыпеченный хлеб! — воскликнул он. — Боже, что может быть прекраснее! Кстати, сегодня мы с тобой этого хлеба наедимся сколько влезет.

— Это почему? — поинтересовался Йошка.

— Потому что я только сейчас разговаривал с паном мельником, который милостиво пригласил нас на третий этап Великого Делания, — торжественным тоном объявил Платон и, отщипнув от ковриги порядочный кусок, запихал его себе в рот.

Юноша так и раскрыл рот от удивления.

— А почему именно с мельником мы должны проводить третий этап трансмутации? — удивленно спросил он у учителя.

— Вспомни, сын мой, как называется этот этап? — потребовал Платон. — Firmentatio, сиречь брожение.

— А! — радостно воскликнул Йошка. — Догадался! Кто же еще лучше других понимает в брожении, как не мельник. Учитель, как удивительно верно вы подметили, что этот Городок чрезвычайно подходит для Делания, — заметил он.

— Это не я подметил, а Карл Новотный. Это он выбрал Городок в качестве своего поселения, — сказал мастер. — Однако хлебом единым сыт не будешь! — воскликнул он, обнимая юношу за плечи и увлекая его в трактир, где расторопная хозяйка уже накрывала на стол.

Завтрак был подобающим статусу высоких гостей. Йошка и Платон Пражский увидели перед собой выстроившиеся на столе в изящных расписных мисках творог, неизменную кашу с мясом, отдельно нарезанные кругами колбасы, головку сыра, также порезанную. Кроме того, гостям подали в кружках парное молоко, коим они и запили все это изобилие. После завтрака, пока пан Платон выкуривал свою неизменную трубку табаку, Йошка рассказал ему о своих ночных приключениях.

— Кто бы это мог быть? — в задумчивости произнес риторический вопрос мастер, выпуская изо рта дымок. — Жаль, что тебе не удалось разглядеть его лицо.

— А как вы считаете, учитель, кто был этот незнакомец, что скрывался под плащом? — спросил его юноша.

— Знаешь ли, сын мой, в Городке каждый имеет хоть какое-то отношение к алхимии, а стало быть, интересуется изысканиями пана Новотного. К тому же у него должна быть на лбу метка после вчерашней стычки с совой. Судя по тому, что незнакомец решился напасть на помощника королевского следователя, коим ты являешься, с кинжалом, он понимает, сколь много значит для всего мира сие изыскание моего товарища Карла. Значит, человек это ученый. Во всяком случае, начитанный.

— Да! — воскликнул Йошка. — Он ведь воровал книги, которые предполагал впоследствии прочесть.

— Вот именно, сын мой, — констатировал Платон Пражский. — И таких умников, как я полагаю, в Городке не так уж и много, что значительным образом сокращает число подозреваемых во вчерашнем инциденте. Прежде всего, это мог быть наш старый знакомый, пан бургомистр. А вот, кстати, и он сам.

Мастер кивком головы указал на вошедшего в зал трактира бургомистра. Тот, заметив сидящих за столом королевских следователей, поспешил к ним присоединиться. Он, будучи уже не столь заносчив и горделив, как вчера, спросил у библиотекаря позволения присесть.

— Конечно же, мой дорогой пан Игнат, присоединяйтесь, — дружеским тоном разрешил Платон.

Едва бургомистр сел за стол, как из дверей кухни выскочил мальчишка и поставил перед ним большую кружку с пивом.

— Очень хорошо, пан Платон, что я вас застал, — сказал бургомистр, отпивая пиво и вытирая с верхней губы белоснежную пену. — Ко мне только что обратился угольщик с жалобою на вас. Он сообщил мне, что ваш помощник, — тут бургомистр перевел взгляд на Йошку, сидевшего подле учителя, — с вашего позволения и наущения преследует его.

Бургомистр выжидающе посмотрел на мастера. Тот никак не прореагировал на сие обвинение.

— Я конечно же не поверил ни одному слову угольщика, тем более что всем в Городке известно его пристрастие к алкоголю, — продолжил пан Игнат. — Однако жалобу нельзя долго держать под сукном.

— Я понял вас, пан Игнат, — сказал Платон и решительно поднялся из-за стола.

Йошка и бургомистр, который так и не успел допить пиво, принуждены были последовать за ним.

— Я предлагаю сей же час отправиться к угольщику и устроить обоюдный допрос. У моего ученика и помощника Йозефа тоже имеется что спросить у него, — объявил мастер.

— Да, ― тут же подхватил ученик. — Например, что он делал нынче ночью в домике алхимика. Кстати, там был еще один человек, лица коего я так и не смог разглядеть.

Бургомистр, удивленный столь неожиданным поворотом событий, сказал:

— Конечно, конечно, но только угольщика сейчас нет в Городке.

— То есть как это нет? — изумился королевский следователь.

— Да, нет вот, — развел руками бургомистр. — Угольщик заявил, что теперь его жизни угрожает опасность, и сказал, что сразу после подачи жалобы уедет на время из Городка.

Казалось, что возмущению пана Платона Пражского не будет предела. Он даже стал широко размахивать руками, восклицая, что так всякий сможет обвинить честного следователя в преследовании и смыться, чтобы не отвечать за свои поступки. Платон разошелся и неосторожно сбил с головы бургомистра шапку, сильно натянутую тем на лоб.

— О! Прошу прощения, пан Игнат, — тут же успокоился он и самолично поднял с полу шапку. — Честное слово, я не хотел.

Йошка, который уже догадался, для чего был произведен учителем весь этот спектакль, так и впился взором в лоб бургомистра. Лоб был совершенно чист. Ни шишки, ни синяка, ни даже какой маломальской царапины не имелось на нем.