Тело в дело. История сексуальной революции в 6 миллиардах оргазмов - Илья Стогов

С ролью апостола новой эпохи Линда свыклась быстро. Она завела себе колонку в общенациональной газете, выступала на ток-шоу, ездила по стране с лекциями и отвечала на письма, мешками доставляемые ей со всей страны. В основном, конечно, в письмах женщины спрашивали, как сделать так, чтобы, когда проглатываешь член мужа, непроизвольный рвотный рефлекс не испортил всю постельную сцену. Но бывали и другие послания. Феминистки благодарили Линду за то, что она своим творчеством отстаивает право женщин на оргазм (пусть даже такой необычный, как в «Глотке»). Политические обозреватели интересовались ее мнением насчет международного положения. Когда муж Линды додумался выдвинуть ее кандидатуру на выборах президента США, за девушку проголосовало, не хухры-мухры, несколько сотен тысяч человек, которые считали, что уж лучше пусть американский президент знает, как сделать человеку приятное, чем убивает людей во Вьетнаме.

Выглядела Линда абсолютно счастливой. В одном телевизионном шоу она рассказывала:

– Порно – это любовь. Мы все ее ищем, но только мне удалось ее найти. Нигде я не чувствую себя так спокойно, как на съемочной площадке. Здесь меня окружают люди, которых я люблю и которые любят меня. Здесь мой дом и моя семья. Каждый из актеров, который подносит к моему лицу член, в этот миг является моим единственным мужем.

Так продолжалось семь лет подряд. До тех самых пор, пока в 1980-м Линда вдруг неожиданно для всех не оставила мужа, не начала раздавать совсем иные интервью и вообще не запела совсем по-другому.

И это последнее, о чем мне хотелось бы рассказать вам в этой книжке.

Вся эта книга была о сосущем голоде, изнутри снедающем человека. О том, что всем нам мучительно хочется чего-то, чего никак не найти в окружающем нас мире.

И вот эта книга подошла к концу.

22 апреля 2002 года в госпитале американского города Денвер произошло событие, о котором потом несколько недель писали все американские газеты.

Внешне все выглядело довольно буднично. Пожилой мужчина по имени Лари Марчиано и двое его взрослых детей Доминик и Линдси прибыли в госпиталь и после долгой беседы с врачами объявили, что приняли непростое решение. Они согласились на отключение от дыхательного аппарата жены Лари и матери его детей Линды Марчиано. За три недели до этого Линду сбила машина. Врачи утверждали, что к моменту прибытия в госпиталь миссис Марчиано была по сути уже мертва. Хотя благодаря аппарату вентиляции легких жизнь все еще и поддерживалась в ее искалеченном теле. И вот теперь муж и дети решили прекратить эту иллюзию.

Было произнесено много высокопарных слов о том, что тело Линды устало, измучилось и пора положить конец ее мучениям. Хотя все прекрасно понимали: главная причина – это, конечно, деньги. Платить за дико дорогостоящие аппараты Лари Марчиано было не по карману. Да он и не должен был этого делать: с Линдой за несколько лет до автокатастрофы они оформили развод. А сама пострадавшая не имела за душой ни цента. Последние годы она жила на социальном пособии. Так что аппарат нужно было отключать как можно скорее.

Пожилое, не очень красивое тело. Давно умершая внутри этого тела жизнь. И только суперсложные механизмы, поддерживающие не жизнь, а видимость жизни. Так выглядела не только разведенная мать двоих детей Линда Марчиано. Очень похоже выглядел и весь наш мир.

А я как раз в том году первый раз в жизни съездил в Копенгаген (Дания), чтобы попробовать пожить в Христиании, самом известном сквоте в мире.

Сквот – это самовольно захваченное жилье. Дом, который ты просто берешь себе и никому ничего за него не платишь. В датскую столицу мой автобус прибыл рано-рано утром. Для начала я заселился в отель, но сидеть в номере не стал, а выпил эспрессо и пошел прогуляться по набережным. Эспрессо показался мне кислым на вкус. С залива Зунд дул ветер. Замерзнув, я раз в сорок минут заруливал в сонные утренние кафешки и выпивал еще кофе. На датских деньгах была изображена некрасивая местная королева.

Лет тридцать назад неподалеку от центра Копенгагена располагались военные склады. Потом счастливая и богатая Дания решила, что столь огромная армия ей ни к чему. Военные съехали, а освободившуюся территорию прибрали к рукам хиппи, драг-дилеры, педерасты, анархисты, панки, негры, нудисты, растаманы и уличные музыканты. Прямо посреди Копенгагена вырос город будущего: ни законов, ни правительства, человек человеку брат.

Есть такие слова, о смысле которых давным-давно никто не задумывается: и так все ясно. «Счастье» как раз из таких слов. Чего тут может быть непонятного? Счастье – это слово, по значению очень похожее на слово «оргазм». Делать все, что хочу, и чтобы мне за это ничего не было. Удовольствия, удовольствия, удовольствия… и чтобы потом за все за это не отвечать.

Именно под получение максимума удовольствий все здесь и было заточено. Гашиш? Пожалуйста! Свальный блуд? No problems! Скандинавы знают толк в удовольствиях: не случайно выражения «шведский стол» и «шведский секс» родом откуда-то из этих мест. Вопрос «Зачем всем нам жить?» не имеет смысла. Правильный вопрос – это «Как бы нам пожить поприятнее?».

Двадцатое столетие стало бесконечным каскадом революций. Люди восставали против существующего порядка и шли на штурм, чтобы сделать свою жизнь лучше. В смысле, более соответствующей их представлениям о том, какой эта жизнь должна быть. Считается, будто большинство этих революций окончилось неудачно и цели добиться не удалось. Однако как минимум две революции завершились полной и окончательной победой. Это психоделическая революция и – сексуальная.

Когда слово «революция» произносят у нас в стране, то перед глазами сразу встают черно-белые кадры: матросы и солдаты в смешных папахах лезут по ограде Зимнего дворца, орут что-то про Карла Маркса и дружно поют «Марсельезу». В начале ХХ века революции действительно были именно такими. Тогда люди еще верили, что одно-единственное восстание может кардинально изменить жизнь всего общества сразу. Вот выгоним царя и заживем как люди. Вот отменим допотопную химеру религии и будем, наконец, свободны. Но чем дальше, тем понятнее становилось: никакого одного на всех счастья в мире просто нет. Бороться стоит не за какие-то общие цели, а за то, что нужно лично тебе. Оказалось, что мир состоит из миллиардов ничем не обязанных друг дружке атомов. И революции в этом мире стали совсем другими. Например, такими, как в датской Христиании.

Что толку резать буржуев, если конкретно тебя мучает не их эксплуатация, а сексуальные психозы? Зачем бороться за свободу, если твое собственное «Я» так и останется в плену рабских стереотипов? В 1960-х американские и французские президенты бросали на подавление беспорядков армейские части, а длинноволосая молодежь закидывалась LSD, занималась групповым сексом, затягивала «Харе Кришна!» и искренне не понимала: как омоновцы в бронежилетах могут всему этому счастью помешать?

Под словом «свобода» отныне понималось лишь то, что у тебя внутри. То, до чего никогда не дотянуться ни правительству, ни жандармам-держимордам.