Быть бардом непросто - Дарья Ковальская

— Круто. А я был ангелом.

— Который учил меня хорошему. Это помню.

— Я, кажется… впервые выступил с концертом.

— Да? И как?

— Мне аплодировали стоя.

— Чего пел-то хоть?

— Э-э… мм… а я записал! Ща… где-то был блокнот. Мне фанат подарил. А, да. Это он записал. Сказал, что эта песня будет хитом.

— Обалдеть. Споешь?

— Я блокнот посеял.

— Идиот! — припечатывает светлый.

— Что? А сам-то!

— А что я?

— Ничего. О! Нашел! Он, правда, слегка подмок. Но строчки все еще видны. И карандаш тут. Отлично. Красивый блокнот, кстати… был. Я его сохраню и буду дальше писать.

— Ты мне песню зачитай. Мне прямо-таки до жути интересно, что именно можно было сочинить под такой дозой наркоты.

— Ну… ладно. Приготовься трепетать от величия моего гения.

— Я готов.

— Тогда слушай.

— Давай.

На загривке пьяного разобщения,

Вытягивая иглы из глаз убогих,

Сидит седое склизкое нетерпение

И распинает живых и строгих…

Эльф хмурится, глядит на далекую луну и почесывает подбородок. Я и сам в шоке. Нехило меня тогда несло.

— Это все?

— Нет… тут еще есть.

— Давай.

— Гм… Ну ты сам напросился.

Выдыхаю и, взяв нужный темп, начинаю петь, периодически срываясь и нервно дергая ногой в такт. Эх, гномий метал, детка!

Взирая ямами глаз без ужаса,

Сосет надежда соки выживших.

Тебе не надо так много мужества,

Чтобы забыть навеки сгинувших.

Ты, развернувшись, прочтешь все пошлости,

Закинешь когти в прозрачный потрох.

И развернешь тоску на скорости,

Пугаясь мысли, переходящей в шорох.

Я не прощаю и не прошу прощения…

Возможно, это все не для тебя,

Но на одно последнее мгновение

Прошу, прими таким, как есть, меня.

— Да. Это хит.

— А я о чем.

— Сальное общение, сосущая надежда, когти в потрохах. Тебе явно было круто.

— Да! — Ложусь так, что наши затылки соприкасаются, и подкидываю веток в костер. — Как считаешь… стоит вернуться и заявить о себе еще раз?

— Знаешь, даже того, что помню я, хватит как минимум на три пожизненных заключения. Так что предлагаю смыться по-тихому в соседний город и не светиться ни перед столичной стражей, ни перед уголовниками, ни перед королем. Мы ему вроде бы тоже угрожали.

— Обалдеть. А с тобой и впрямь весело.

— Спасибо, но благодарить стоит скорее его.

Поворачиваю голову и смотрю на спящего неподалеку Федю. Тот и не думал просыпаться ни когда мы перетаскивали его к реке, ни когда разводили костер, ни в ответ на мои вопли, срифмованные в строчки будущего хита. Ну и ладно. Успеем еще набегаться, когда он проснется и снова что-нибудь учудит.

Итак, мы в лесу, невдалеке от города. Без денег, вещей и еды. Все, что у нас есть: куртки, рубашки и пара штанов. Светлый, кстати, захватил всего один сапог и теперь мучается, вспоминая, где посеял второй.

— Я волка нашел! Дохлого.

— От чего он умер?

— Откуда я знаю? Тебя небось увидел и помер.

— При чем тут я? Светлые эльфы издревле были хранителями мира и процветания на земле. Ой, гоблин проснулся.

Гоблин обводит нас мутными красными глазами и изрекает:

— Федя хочет пить!

— Вот и хоти себе дальше, — отвечаю зло.

— Друг напоит Федю. И вымоет. Правда же? Федя хочет буль-бульк!

— Слышишь? Твой друг просит его искупать. Вперед! А я пока волчару освежую.

— Не смей! Мы его похороним и воздадим ему почести.

— Ты похоронишь мясо, если захочешь. Шкуру я себе оставлю.

— Я тебе не позволю.

— Федя хочет буль-бу-ульк!

— Отстань. А-а-а!

— Что там?

— Эта зараза укусила меня за ногу!

— Сочувствую. Думаю, лучше тебе его выкупать.

— Ага, щас!

— Ну как знаешь.

Полчаса спустя довольный мокрый гоблин сидит у костра. Голодный, мокрый и очень злой Аид, с которым решили поиграть в воде, навернул туда Федю вместе с одеждой — теперь он сидит неподалеку и ненавидит весь мир. Я уплетаю ягоды, которые насобирал. Ягоды съедобные, но очень горькие и вяжущие. А это значит, что их еще и фиг проглотишь.

— Феде плохо. Расскажи что-нибудь смешное.

На колени к Аиду залезает существо с огромными, полными надежды глазами.

— А я-то тут при чем? — говорит светлый и пристально смотрит в мою сторону.

Я же, безмятежно улыбаясь, поглаживаю свой распухший живот и допиваю настой из трав, наблюдая сию дивную сцену.

— Друг должен помочь Феде!

— А ведь он прав, Аид. Друзья именно так и поступают. А еще чешут спинку перед сном, целуют в лобик, делятся своим плащом и спят под одним одеялом.

На меня посмотрели две пары глаз. Одни — счастливые, вторые — злобные.

— Ничего подобного друзья не делают!

Глаза Феди наполняются слезами. В следующий момент Аид начинает странно подергиваться и усиленно чесаться.

— Что это с тобой?

— Меня… словно током бьет.

— Феде плохо. Федя хочет ска-азку-у-у…

— О-о-ой. Черт, это он бьется током!

Пытаемся отодрать Федора от себя, но проще выдрать пень из земли без подручных средств. По телу Аида и впрямь пляшут голубые молнии. А в следующий момент раздается треск, и чуть дымящийся эльф остается сидеть посреди выжженного куска земли. Волосы встают дыбом, глаз дергается, а пальцы скребут землю.

— Ну и ну. Я слышал, что гоблины, способные генерировать такой заряд, встречаются крайне редко. А те, которые могут создать шаровую молнию, и вовсе ценятся на вес золота. Небось его свои же за это и выперли.

— У… убери… его… от меня! — хрипит Аид.

Фыркаю и беру Федю за шкирку, пытаясь отодрать гоблина от эльфа. Но тот держит друга мертвой хваткой, злобно шипит и пытается укусить. Такое ощущение, что его проще убить, чем отцепить от Аида.

— Федя, да отпусти же ты его. Я расскажу тебе сказку.

— Друг расскажет! Не хочу твои сказки!