Марш мародеров - Сергей Волков

— Это какая? — Ник с сомнением смотрит на серого человека.

— Вы начинаете жизнь с чистого листа. И можете нарисовать на нем все, что угодно, все, что хочется и нравится. Да, сейчас на листе образовалось несколько пятен, но стереть их в ваших силах. Вы улавливаете, о чем я?

Все молчат. Ник берет кружку, вертит в руках, начинает барабанить пальцами по донышку. Эн машинально улавливает ритм, вспоминает мотив и слова известной песенки: «Светит незнакомая звезда, снова мы оторваны от дома…»

— Ну, а вы знаете, где там, в Танковом училище, оружие? — спрашивает Эн.

— Не знаю, — пожимает плечами Филатов. — Мне это не нужно.

— А что вам нужно? Вы же видите, что Асланов — бандит, убийца, подонок…

— Барышня, я не Вий, мне веки поднимать не надо, — жестко, четко выговаривая каждое слово, говорит Филатов. — У каждого человека в жизни своя дорога. Прямая, кривая — но своя. И по чужой пройти не удастся. Многие пробовали…

— Подождите, — обрывает его Эн. — Филатов, я правильно поняла — вы с нами в Танковое училище не пойдете?

— Не пойду, — отрицательно качает головой Филатов, поджимает тонкие губы, некоторое время молчит и заканчивает: — Я наблюдатель, барышня. Сейчас мой принцип простой: «Пусть лучше хорошему человеку будет плохо, чем плохому — хорошо». Вот и всё.

— Ах, как это по-русски! — невесело смеется Эн. — Может быть, лучше так: «Пусть будет плохому плохо, а хорошему…» Эксо-эксо, Кэнди.

— Это утопия. — Филатов опять зевает. — Прошу прощения, ночка выдалась аховая.

Он поднимается, отходит к стене, полой плаща смахивает пыль и садится там.

— Это всё, конец разговора? — недовольно спрашивает Ник. — Вы с нами не идете?

— Не торопите события, Никита. У нас впереди много дел. Мы в самом начале пути.

— Какого, блин, пути? — взвивается Хал. — Энка права — подговорил нас и слился.

Прислонившись спиной к стене, Филатов прикрывает глаза и начинает тихонько напевать:

Упали в сон победители и выставили дозоры.

Но спать и дозорным хочется, а прочее — трын-трава!

И тогда в покоренный город вступаем мы — мародеры,

И мы диктуем условия, и мы предъявляем права!

Слушайте марш мародеров!

Скрип сапогов по гравию!

Славьте нас, мародеров,

И веселую вашу армию!

Слава! Слава! Слава нам![21]

Голос его постепенно становится громче, в нем отчетливо прорезается сталь.

Спешат уцелевшие жители, как мыши, забиться в норы.

Девки рядятся старухами и ждут благодатной тьмы.

Но нас они не обманут, потому что мы — мародеры,

И покуда спят победители — хозяева в городе мы!

Хал набычивается, шагает к Филатову.

— Слышь, певец!

— Оставь его. — Ник дергает друга за руку, утаскивает обратно к скатерти-самобранке. — Сядь. На, выпей, тут еще есть. «Девки рядятся старухами», понял? Это главное. И слушай: я так понимаю, что делаем мы все одно общее дело. Вот только по-разному. Так что давайте доедать, допивать — и ложиться. Завтра с утреца пойдем в это самое Танковое училище…

Они еще некоторое время сидят, потом Эн аккуратно собирает остатки трапезы. А Филатов все поет и поет, и слова этой странной песни заставляют Ника сжимать от ярости кулаки.

Будет утро и солнце в праздничных облаках.

Горнист протрубит побудку.

Сон стряхнут победители и увидят,

Что знамя Победы не у них, а у нас в руках!

Слушайте марш… Марш…

И тут уж нечего спорить. Пустая забава — споры.

Когда улягутся страсти и развеется бранный дым,

Историки разберутся — кто из нас мародеры,

А мы-то уж им подскажем!

А мы-то уж их просветим!

Слушайте марш мародеров!

Скрип сапогов по гравию!

Славьте нас, мародеров,

И веселую нашу армию!

Слава! Слава! Слава нам!

Серый от грязи памятник Ленину, некогда указывавший рукой в светлое будущее, представляет собой жалкое зрелище. Путеводная длань вождя обломана в локте и висит на ржавой проволоке, на голове Ильича красуется воронье гнездо, напоминающее папаху. Рядом, перед самыми воротами, мрачно темнеет еще один памятник — Т-34 на невысоком постаменте. На корму легендарного танка нанесло земли, и там зеленеют чахлые кустики. Столб городского освещения у края дороги покосился, оборванные провода висят, как лианы.

Остановившись у памятника-танка, друзья оглядываются. В двух десятках шагов от них гостеприимно распахнули ажурные створки железные ворота. Перед воротами торчат из жидкой грязи расставленные в шахматном порядке бетонные блоки. На них кое-где еще сохранилась предупреждающая раскраска — белые и черные полосы. Поодаль высится одноэтажное здание КПП из красного кирпича. На фронтоне уцелели грязно-серые буквы: «Тан…ов…е …чил…ще», а ниже: «основ…но в» и дата «1866 го…»

— Там еще крест был, — указывает на КПП Хал. — Белый, большой.

Вдали, за широкой площадкой, ныне там и сям поросшей травой, за густыми еловыми зарослями, виднеются крыши учебных корпусов. Из ельника торчит ствол танковой пушки — там на постамент водружен еще один танк, Т-72. На стволе сидит синица и чистит перышки.

Начинается дождь, вначале мелкий, но через несколько минут он превращается в настоящий ливень.

— Что-то тут как-то… негостеприимно, — ежится Эн.

Ник косится на девушку, снимает крутку и накидывает ей на плечи.

— Меня другое волнует, — говорит он после паузы. — Почему людей нет? Если тут есть оружие, значит…

— Значит, кто-то здесь уже пошарился, блин! — заканчивает за него Хал.

— Но почему этот «кто-то» тут не поселился? И почему аковцы свой знак не поставили?

— Так, может, они все и вывезли? — предполагает Эн. — Мало ли что Филатов нам рассказывал.

— Место больно хорошее, — смахнув с бровей капли воды, говорит Ник, продолжая разглядывать территорию училища. — Я вот чую — тут могла бы появиться община вроде нашей. Смотрите, какие здания вон там! Все стекла уцелели. И пожаров не было. А никого нет.

— Или лежат в засаде, блин. — Хал недобро ощеривается. — Целятся.

— Не исключено, — кивает Ник. — Но выбора у нас нет. Пошли.

Обойдя блоки, они входят в ворота и останавливаются.

— Куда дальше? Я промок весь, блин. — Хал проводит рукой по коротким волосам. Во все стороны летят брызги.