Тринадцать - Сергей Асанов

Вот оно.

За пригорком открывалась обширная поляна, со всех сторон окруженная редкими деревьями. Когда-то она была усыпана гравием и обрамлена бетонными бордюрами. Сейчас все поросло травой, забросано листьями, бумажным мусором и частично украдено. К счастью, здесь пока вроде никто не пил пиво и не жарил мясо — очевидно, чувствовалась какая-никакая торжественная атмосфера. Впрочем, лет через двадцать тут наверняка уже ничего не останется — только звуки, которые смогут услышать люди, подобные Михаилу Поречникову.

Посреди полянки стоял высокий и остроконечный камень, что-то вроде памятной стелы, рядом с которым кто-то бросил несколько цветов. Впрочем, бросил очень давно.

— И вся любовь, — пробормотал Миша.

Он спустился вниз, подошел к камню. С западной стороны к «монументу» была прикручена металлическая табличка с дежурной надписью: «Здесь будет установлен памятник жертвам политических репрессий». Миша кивнул. Да, когда-то они хотели установить памятник, когда-то они считали это важным. Те же самые люди…

Он бросил палку на землю, выпрямился, прижал пальцы к вискам, втянул воздух.

И стал слушать.

* * *

Да, их тут очень много — тысячи. Возможно, и десятки тысяч. Самые разные люди, самых разных возрастов, профессий, социального положения. Люди, оказавшиеся не в то время не в том месте.

Покоятся?

Нет. Мечутся, ищут приют, ищут справедливости.

Выстрелы?

Много выстрелов. Одиночные и целые очереди. Крики, ругань, смех, мольбы о пощаде. Ощущение веселого карнавала постоянно сменяется кошмаром, а потом снова возвращается смех. Впрочем, всюду страх, отвратительный запах страха. Наверно, собаки чувствуют то же самое, когда видят перед собой испуганного человека, и не мудрено, что некоторые из них бросаются на носителя такого запаха с открытой пастью. Из-за этой вони хочется рвать глотку…

Здесь нельзя пить пиво. Здесь нельзя просто гулять. Здесь нельзя ничего строить. Черт бы их всех побрал, идиотов!..

— Вот и я им о том же твержу сколько лет, — раздалось у Михаила за спиной. Парень вздрогнул, но не испугался. Он был внутренне готов к чему-то подобному.

Миша повернулся на голос. На краю поляны стоял дядя Петя. Аккордеона с ним не было, зато неизменная тельняшка выглядывала из-за камуфляжной куртки.

— Прости, браток, — сказал Петр, — увидел тебя, решил пойти следом. Не помешаю?

Михаил отрицательно покачал головой.

Дядя Петя подошел ближе, остановился на расстоянии вытянутой руки. Миша не спешил с рукопожатием, решив предоставить право выбора своему собеседнику. Захочет Петя общаться на другом уровне — ради бога, нет — и пожалуйста.

Мужчина в тельняшке между тем вынул из внутреннего кармана куртки папироску, неторопливо начал ее готовить к употреблению.

— Я много лет твержу, — продолжил он свою речь, — что здесь ничего нельзя делать. Что зря вы тут квартиры свои покупаете, зря строите планы. Все полетит к чертовой матери.

— И как они? — спросил Миша, глядя на памятник.

— Никто не слушает. Люди слишком долго жили плохо и одинаково, и теперь они стали прагматичными. Мечты о полетах в космос умерли, остались житейские планы — получить диплом, купить угол, завести потомство. Стихи никто не пишет, все больше по экономическим докладам специалисты пошли. Таких, как я, палками гонят, по матушке посылают, крутят пальцами у виска. Я ж для них юродивый, что с меня возьмешь?..

Дядя Петя усмехнулся. Впрочем, подвижные морщины на лице выдавали обиду.

— А вот вас приятно было здесь встретить, добрый человек, — сказал он, закуривая.

— Отчего же?

— Вы другой. Вы вот сюда пришли, значит, это для вас важно. Никто ведь сюда не звал, никто не заставлял. Сами же?

Миша кивнул.

— Что-то слышно?

— Есть немного.

Теперь уже кивнул дядя Петя. Разговор почему-то не клеился, и возможно, что виной тому было это место. Оба собеседника чувствовали местную энергетику, и им ничего не нужно было друг другу объяснять.

— Вы тоже слышите? — решился все-таки спросить Миша.

— Немного. Гораздо меньше вашего.

— Откуда вы знаете, сколько слышу я?

— Догадываюсь. Понимаете, Миша, я если чего-то не чувствую, я это додумываю. И я до сих пор не ошибался. Вот единственное, что меня убивает, — Максимку с Оленькой не углядел. Мог бы тормознуть парня во дворе, придержать немного за руку…

— Сгорел бы кто-нибудь другой.

Скулы дяди Пети дрогнули.

— Да, здесь вы правы. Но, знаете, если бы сгорел Семенов, ей-богу, я бы так не убивался. Не по-христиански, я понимаю, но уж такой вот я циник, и лечить меня поздно.

— Я вас лечить не собираюсь, — улыбнулся Михаил и протянул ему руку. Дядя Петя с радостью принял рукопожатие.

— Что вас связывает с этим местом? — спросил молодой человек, кивая на памятник.

— У меня здесь дед. Да-да, не удивляйтесь. Конечно, документов нет, свидетелей нет, никто точно не знает, что здесь под ногами — скотомогильник или кладбище английских шпионов, но я точно знаю, что где-то здесь, под каким-нибудь деревом лежит мой дед.

Миша не стал спрашивать о причинах такой уверенности. Он ему верил. Иногда не важно, откуда ты что-то знаешь. Ты просто знаешь, «и идите все в жопу».

— В тридцатых он преподавал литературу в местном техническом университете. Сами понимаете, преподавать литературу во времена оные было занятием не для слабонервных, но он ухитрялся доносить до своих студентов какие-то нетривиальные мысли. Это было большой глупостью, потому что некоторые особо благодарные студенты, которым он чего-то недодал, в один прекрасный день подсуетились. Деда взяли, впаяли десятку с высылкой и без права переписки, но то ли в какой-то неразберихе, то ли деду еще чего-то повесили уже в процессе допросов, однако статью изменили. Отец видел, как его увозили и куда его увозили. Машина ушла на запад, вот сюда. Не думаю, что старого преподавателя литературы пересадили на комфортный лимузин и отвезли на пляж.

Дядя Петя вздохнул. Миша был немного подавлен. Подобных историй по роду деятельности ему пришлось узнать множество, но эта, рассказанная в таком месте, почему-то произвела на него впечатление. Миша почти воочию увидел, как изможденного старика выпихивают из машины, ставят на краю оврага и всаживают пулю в затылок.

Какая-то бредятина. Какая-то глупость и мерзость…

— Да, я тоже это вижу временами, — отозвался дядя Петя и посмотрел на часы. — Уже темнеет, и лучше бы нам здесь не оставаться. Я, честно сказать, из робкого десятка. А вы?

— Пока не знаю. И узнавать не хочется. Ладно, идемте.

Миша бросил последний взгляд на окружающий ландшафт. В голове немного шумело, в желудке урчало, но скоро все пройдет.