Становясь Лейдой - Мишель Грирсон

Маева на миг умолкает и ждет. Слышно лишь тихое дыхание дочери и знакомое тиканье часов. Она наклоняется к Лейде и шепчет:

– Старшая из сестер пряла красные нити того, что было прежде. Средняя сестра вплетала в них то, что свершается прямо сейчас, в каждую из проходящих секунд. Младшая, третья сестра – у нее не было глаз, а лицо было скрыто под плотной вуалью – щелкала острыми ножницами, обрезая те судьбы, которым положено завершиться. Все это происходило одновременно, время перекрывало само себя.

Чуть помедлив, она задувает свечу. Еще раз подправляет дочкино одеяло. Крошечная синяя Лейдина рука, сжатая в кулачок, лежит, точно спящий птенец, у нее под подбородком. С тех пор, как ты родилась, ничего не изменилось. Маева вспоминает, какой Лейда была в младенчестве. Когда время растягивалось вглубь и вширь и тянулось почти бесконечно и дочка всегда была рядом с ней. Когда она прижимала к себе малышку, готовясь беречь ее и защищать от всех бед, мир – чужой и опасный – становился уже не таким невыносимым. Она потихоньку встает, но Лейда хнычет во сне.

Маева ложится рядом со спящей девочкой и осторожно ее обнимает. Лейда сжимает в крошечных ручках потрепанную тряпичную куклу. Удивительно, сколько радости и утешения доставляет ей эта страшненькая, неумело сработанная игрушка, размышляет Маева с улыбкой. Несмотря на ее неприглядность. Несмотря на уверенность твоего папы, что ни один ребенок не станет играть с таким унылым уродцем. Она давно замечает, что Питер пытается скрывать свое разочарование из-за ее неумения вести хозяйство; она очень признательна за его сдержанность, но все равно их семейная жизнь начиналась не гладко. А он ждал чего-то другого? Ей вспоминается его лицо в их первую встречу: самодовольная усмешка, решительно сдвинутые брови, всклокоченная борода… Непрошеное, нежеланное воспоминание. Маева смущенно глядит в темноту.

Колючая шерсть раздражает сухую кожу; Маева сдерживает себя, чтобы не чесаться. Почти прижавшись лбом ко лбу Лейды, она вдыхает свежий травяной запах малышки. Она смутно помнит, как сама точно так же спала рядом с мамой – нос к носу, в обнимку. Будешь ли ты это помнить, дитя? Маева закрывает глаза. Жаль, что нельзя остановить время. Нельзя сделать так, чтобы Лейда никогда не взрослела. Чтобы все замерло и осталось таким же, как есть сейчас. Чтобы ей не пришлось ничего объяснять своей дочери, не пришлось готовить ее к тому, что неизбежно должно совершиться. Это жестокая необходимость. Скоро. Но не сейчас.

Лейда переворачивается на спину. Она уже крепко спит. Маева осторожно садится. Передвигается на краешек кровати и видит куклу, упавшую на пол. Поднимает ее, хочет положить на постель и вдруг замечает кое-что странное. На подушке рядом с Лейдиной щекой – там, где лежала Маевина голова, – рассыпаны чешуйки сухой кожи. Она подцепляет одну чешуйку ногтем, встревоженно подносит к глазам. Потом собирает все в горстку и медленно поднимается на ноги. Рассеянно чешет за ухом свободной рукой. На кончики пальцев налипают все те же сухие чешуйки.

Маева на цыпочках выходит из дочкиной комнаты. В одной руке – собранные чешуйки кожи, в другой – потрепанная тряпичная кукла. Она уносит все в швейную комнату и садится на табурет. Превозмогая страх, раскрывает ладонь. Смотрит на беловато-прозрачные хлопья, которые так легко спутать с кристалликами морской соли или со снегом – верный знак, что время уже на исходе. Я рассыпаюсь на части.

Она ссыпает чешуйки на стол, кладет рядом куклу. У dukke почти плоская голова, за годы утешения и любви набивка почти свалялась. И небрежности, мысленно добавляет Маева, которой не раз приходилось подбирать забытую куклу с земли. Она берет самую острую иголку, переворачивает куклу набок и аккуратно распарывает свои неумелые старые стежки, сделанные вкривь и вкось. Заталкивает в прореху все до единой чешуйки пересохшей кожи и крепко-накрепко зашивает дыру. Затем берет куколку в руки, осматривает со всех сторон.

Наверное, Питер был прав. С волосами было бы лучше.

Она шьет почти до рассвета, закрепляя на истершейся ткани ниточки красной пряжи. В голове вихрем кружат вопросы.

Что станет с нею? Что станет с Питером?

Что станет с Лейдой, когда ее мир будет необратимо разрушен?

После праздничных гуляний Питер решил взять еще один выходной день. Он говорил себе, что ему надо как следует отдохнуть, но, по правде, ему не хотелось оставлять Маеву одну, без присмотра, предоставленную самой себе. Ему надо знать, чем она занимается. Ему невыносима сама мысль о том, что жена может вернуться к старым привычкам – бродить в одиночестве вдали от дома.

Ведьмин узел он повесил в амбаре, на крюк для упряжи. Да, суеверие. Плетеный шнур с девятью узлами. В каждом завязано заклинание, которое сдерживает, закрепляет, оберегает и контролирует. Погоду, ветер, людей. Дополнительная уверенность. Что в этом плохого?

Спрятанный у всех на виду, такой будничный, неприметный предмет не обратит на себя внимание.

Tusen takk, старый друг.

Расправив крылья, он парил в вышине, высматривал внизу нужный остров.

Расставшись с нею в последний раз, он менял обличья одно за другим, подбирал правильную личину. На этот раз маскировка должна быть идеальной. Сестры проницательны и умны, их нелегко обмануть. Им хорошо известны его уловки.

Он поднялся еще выше. Облик орла как нельзя лучше подходил для быстрого перемещения по мирам, но лишь как временная мера. Он недостаточно убедителен, чтобы скрыть его истинную сущность.

Много часов он парил вместе с ветром и наконец разглядел, что искал. Вернее, не разглядел, а почувствовал: перья встопорщились, в животе все всколыхнулось. Дикий крошечный островок, без единого признака цивилизации – верный знак.

Один из сотни зеленых скалистых островов, затерянных в безбрежном море. Вдали от всего. Его сходство с другими такими же островами – великая хитрость, укрывавшая и защищавшая его на протяжении вечности. Здесь обитали лишь морские птицы – крачки, тупики и олуши, гнездившиеся на утесах. И больше здесь не было никого. Ни человека, ни демона, ни Бога.

Да, это здесь.

В легендах говорилось о мосте – каменистом тоннеле, ведущем в самое сердце Великого дерева, где норны прядут свою пряжу, – напоминающем вход в самую обыкновенную пещеру. Через порог льется белая вода, молочная река вытекает наружу, скрывая то, что внутри.

Под видом птичьего помета. Хитрая маскировка.

Он воспарил в восходящем потоке воздуха, направляясь к расщелине в скале.

Внезапно его окружила снежная буря из белых перьев. Клювы, когти и крылья били в его обманчивый облик с такой остервенелой яростью, что у него не было выбора. Он вырвался из тела орла, прочь от стаи обезумевших птиц, прямо в небо. В ничто.

Он не стал превращаться в другое создание и остался как есть, в промежуточной бестелесности. Невесомой частичкой ветра. Радуясь собственной смекалке, своей смекалке, порожденной случайностью и нерешительностью: он сделался воздухом.