Операция "Святой" - Владимир Сиренко

Вот так и проходит «бросок» на Вену. Сейчас пять часов утра 12 марта, из Мюнхена вышли вчера в 22.40, а все еще в пути.

Подъехал старый «оппель-капитан». Редер узнал офицера абвера Гаука, рядом с ним сидел майор в армейской форме, лицо показалось явно знакомым, но… Не сразу узнаешь даже знакомого человека, если встречаешь его там, где его и быть не могло. Еще бы! Еще вчера Эрвин фон Лахузен гулял по Мюнхену в форме обер-лейтенанта австрийской армии. Быстрая метаморфоза! Видимо, немало услуг оказал он управлению «Заграница-абвер».

— Что, капитан, — крикнул Редеру из машины Гаук, — опять стоим, опять затор? Слушайте, нам нужно обогнать колонну. Сделайте что-нибудь…

Редер только покачал головой. Что же тут поделаешь?..

— Эй, Редер, вы не знаете, далеко ли ближайший аэродром, у вас нет карты?

Редер нехотя раскрыл планшет.

— Только в Линце! — глянув на карту, ахнул Гаук.

— Черт побери! Они же увезут архивы, — выругался Лахузен. — Придется в объезд по лесной дороге. Вот она, — он ткнул пальцем в карту и приказал шоферу: — Давай вперед!

«Они спешат перехватить архивы, — сразу понял Редер. — Предвидят ли это обстоятельство в Вене? Удобнее всех опередить события было бы Вайзелю с его ребятами из пожарной части. Архивы — это бумага, а бумага — это пожар… Но ему может просто не прийти в голову. Просто не прийти».

— Курт! — крикнул Редер в люк адъютанту. — Возьми у разведчиков мотоцикл. Я сейчас подготовлю пакет. Поедешь в Вену, и быстро.

Обдавая тяжелые танки Редера дорожной пылью, появилась вереница легковых автомашин. Из второго автомобиля вылез Гитлер, пошел вдоль колонны. Видеман, его адъютант, уже видел, как затряслась правая рука фюрера, верный признак приближающегося приступа ярости.

— Где Кейтель? — тихо, почти шипя, спросил Гитлер адъютанта.

— Здесь…

— Браухича, Кейтеля, кого угодно! — Голос фюрера взвился вверх.

Когда Кейтель подошел, фюрер посмотрел на него оловянными глазами и снова прошипел, указывая на остановившиеся танки:

— Как я должен понимать?..

— Орудия и машины прошли только стендовые испытания…

— Молчать! Как я должен это понимать? Они должны быть в Линце, но не здесь! Не здесь! Я должен уже быть в Линце! Я не могу попасть в свой родной город!

— Но, мой фюрер, Браухич предупреждал вас… И хотя я принял все меры…

— Где Гудериан?

Видеман бросился за Гудерианом. Гитлер медленно прошелся вдоль машины, кинул взгляд на лес — за ним Линц, Дунай, щемяще знакомые улицы, кладбище с могилой матери… О, как она была добра к нему! Как тонко понимала его, своего сына, уже тогда отмеченного печатью гения. Отец не любил Адольфа, считал неудачным ребенком и не надеялся, что из него получится настоящий человек — вероятно, оттого, что Адольф дурно учился в школе: по неведомому стереотипу школьная неуспеваемость равнозначна несостоятельности. А мать чувствовала, что успехи в школе сын принес в жертву своему идеалу: мечте стать художником. Поэтому после школы не поддержала отца, желавшего отправить сына на неквалифицированную, вполне годную для недоучки работу помощника чертежника, а позволила остаться дома, чтобы лучше подготовиться к экзамену в Венскую художественную академию. Два года Адольф готовился к большому поприщу, два года, пока «испанка» не унесла и мать, и отца… Пришлось взять тогда кисть, увы, не живописца — маляра, пришлось столкнуться с нуждой, таскать кирпичи. «Только сильная натура могла перенести подобный прыжок с высоты, — с удовлетворением отметил Гитлер, вглядываясь в танковую колонну, ждал, вот-вот взревут моторы и она все-таки двинется. — Только истинно сильная натура могла тогда сохранить свое лицо и не стать пролетарием… Вот так! Моя одежда в то время была еще прилична, выражался я литературно, вел себя сдержанно — но был вынужден таскать кирпичи. Высшая несправедливость! Я лишь искал работы, чтобы не умереть с голоду, чтобы иметь возможность продолжать образование хотя бы урывками…» — вспомнился школьный учитель, фамилия выскочила из головы, он был немец, пангерманист, читал историю, которая представлялась в его уроках прекрасным героическим германским эпосом… Преклонение перед Фридрихом Великим, ненависть к династии Габсбургов вошли в плоть и кровь. «Двадцать шесть лет назад я был вынужден оставить Линц, — вздохнул Гитлер, ища, кому бы сообщить сей трепетный факт, пожалел, что Геббельса нет рядом, но при первой встрече нужно будет подбросить ему эту тему — четверть века спустя фюрер снова в родном Линце. Еще час, — предвкушал Гитлер, — и я снова пойду улицами, по которым бегал с ранцем за плечами… Линц! Мой Линц! И пусть болтает Браухич, пусть ломаются эти проклятые танки. Это даже по-своему неплохо. Мы получили урок на будущее. Только бы быстрее двинулась колонна… А, вот и Гудериан…»

У Гитлера настроение стало элегическим, и он сказал чуть ли не с нежностью:

— Вы слишком опытный танкист, чтобы оставить все как есть. Постарайтесь — я сгораю от желания попасть домой. — И глянул на Гудериана тем взглядом, который Магда Геббельс называла «очаровывающим».

Гудериан растерялся. Его личный танк тоже стоял, механик пытался что-то исправить в системе передач, но тщетно.

Гитлер отвернулся от Гудериана, бормоча проклятия, направился опять к машине.

— Мой фюрер, — остановил его Кейтель. — Здесь рядом железнодорожная ветка. Я распоряжусь… Нужны платформы. Мы погрузим вставшие танки и артиллерию, таким образом они успеют к церемонии в Линц.

Телефон обнаружился на почте ближайшей деревушки. Но там не было ни единого служащего. Деревня как вымерла. Видеман приказал солдатам взломать двери и найти «хоть кого-нибудь». Оказалось, что сквозь деревню прошла часть СС. Они расстреляли бургомистра и трех лавочников-евреев. Остальные жители бежали в лес. Но телефон работал. Оказалось, что Зейсс-Инкварт уже вылетел в Линц, что в Вене командуют Кальтенбруннер и прилетевший ночью Гесс. Командование над австрийским СА принял по старой памяти генерал Далюге.

— Все идет нормально, — сказал Видеману помощник Гиммлера Шольц, он сидел на телефоне Инкварта. — Первые два имперских закона уже обнародованы.

Имелись в виду две краткие конституционные формулировки: «Австрия является землей германской империи» и «Австрия навеки воссоединяется с Германией».

— Референдум объявлен? — спросил Видеман.

— Назначен на десятое апреля. Опросные листы сегодня начнут печатать.

Предполагалось распространять в Австрии бюллетени народного опроса с кратким ответом на вопросы: «Согласен ли ты с происшедшим воссоединением Австрии с Германской империей?» и «Признаете ли вы Адольфа Гитлера своим фюрером?»

Это была идея Геббельса. Он и представить себе не мог, что кто-то ответит «нет».

— Что в учреждениях? — спросил Видеман.

— Тех чиновников, что отказываются присягать фюреру, увольняют. — Шольц не добавил «отправляют в тюрьму», это было и так ясно. — А в общем все тихо. Минуточку… Сейчас доложу о состоянии подвижного состава. — До Видемана донесся приглушенный голос Шольца, через минуту он стал отчетливым, Шольц сказал в трубку: — Еще полтора часа терпения. Им нужно же доехать до вас…