Вслед за словом - Владимир Дмитриевич Алейников
Шрифт:
Интервал:
А девятого марта все мы, как-то разом осиротевшие, так тогда почему-то казалось, прощались с Анной Ахматовой.
Помню, как заходили мы, грустные, притихшие, присмиревшие, молчаливые непривычно, чередою прерывистой, медленно продвигающейся куда-то в неизвестность, вперёд, в какое-то неизведанное пространство или, может быть, измерение, всё бывает ведь, или в мир параллельный, или за грань, ощутимую кожей всею, всем хребтом, не выразить это, все четыре стороны света сговорились тайну хранить, и тянулась из бездны грозной, из торжественной тризны звёздной, к нам, сюда, незримая нить, не понять нам было, конечно же, ничего, в тот скорбный, суровый, отрешённый от всех забот и сует, от сплошного быта, от всего, что, взглянув открыто, уходило подальше, в тень, затаясь там, бездонный день, со скользящим ледком, снежком, серебрящимся на асфальте, под ногами, с морозцем лёгким, с ветерком, по Москве сквозящим, с холодком пустоты, разящим наповал, повсюду, по всей напряжённо застывшей округе, словно весть разнеслась по ней об утрате огромной, точно с голубиною, может, почтой или как-то ещё, пришла весть другая, издалека, из безмерной выси небесной, из разъятой глуби вселенской, о величье, о доле женской, о бессмертье, о том грядущем, что вставало там, впереди, что ждало, понимало, пело, что сюда заглянуть сумело, что с душою срастись успело и сжимало сердце в груди, помню, как с переулка пустынного заходили мы, постепенно, в тишине, всеобщей, и властной, и тяжёлой, в один из дворов жутковатого института Склифосовского, а потом – в одно из приземистых, старых, виноватых каких-то, с виду, все трагедии, драмы, обиды, и труды, и былые беды, и мучительные беседы, и решительные победы стольких лет внутри накопивших и в раздумьях своих застывших огорчённо, зданий его.
Поднимались наверх по лестнице в какое-то помещение.
Там лежала та, что была, долго, более полувека, во пределах отчизны нашей, и везде, где имя её драгоценным для многих было, и останется и в грядущем вечным, Анной всея Руси, как сказала о ней Цветаева.
Там лежала та, что была всей судьбою своей светла.
Там лежала та, что звалась, так по-царски, – Анна Ахматова.
Так по-женски звалась всегда.
Словно в небе ночном – звезда.
Как в июне – вовсю – теплынь.
Как в степи за холмом – полынь.
Как в лесах вековых – река.
И в снегах роковых – тоска.
И – свеча за окном, в глуши.
Всё, что шепчешь порой в тиши.
Всё, что помнишь и что зовёшь.
Что с собой, уходя, возьмёшь.
Что, вернувшись, припомнишь вновь.
С верой – чаянье. И – любовь.
Свидетельствую: сияние стояло тогда над ней.
Сияние – предстояния: пред всем, что душе родней.
Сияние: состояние, которому равных – нет.
Сияние – расстояния. С небес благодатный свет.
Было много народу. Шла и росла череда людская. И немало знакомых в ней, друг на друга взглянув, кивнув головою, взмахнув рукою, в знак приветствия, шли и шли, вдоль сияния, вдаль куда-то, в глубь, над коей сияла – высь.
И казалось, что в небе где-то, прямо днём, подтверждая это, всем на память, величье света, сонмы звёзд над землёй зажглись.
И я вспоминал не единожды возникавшее на протяжении трёх лет минувших желание некоторых моих тогдашних добрых приятелей познакомить меня с Ахматовой – и думал, что правильно я поступал, от возможных визитов отказываясь неизменно, потому что знал, по чутью, по наитью, всегда: так надо, – и теперь, в день прощальный, увидел я то, чего никакие знакомства не могли бы мне дать, не открыли бы: дух, присутствие духа высокого, торжество его в мире, сияние.
Чем ещё памятен этот, глядящий сюда из былого, ждущий волшебного слова, чтоб вернуться сызнова, март?
Маршруты его и встречи, оставленные далече, просвечивают из речи, храня молодой азарт.
Мы с женой хотели снять комнату, чтобы жить в ней самостоятельно, молодою семьёй, искали, но, увы, ничего не нашли.
Жили мы в непростых условиях, – всё стерпели, перемогли.
При малейшей возможности мы уезжали куда-то, были там допоздна, потом возвращались ночевать, чтоб снова с утра уходить, пораньше, конечно же, поскорее, туда, где ждали нас, где встречали радушно, искренне, нам желая только добра.
Приходили – туда, куда звали.
Звали – многие. Каждый день.
Приглашения мы – принимали.
Всем общаться было не лень.
Ведь общение в прежние годы всех спасало, нужно было – всем.
В нём – залог возможной свободы? Свет, пришедший к нам насовсем?
(Помолчим – о свободе. Так ли представляли её мы встарь?
Свет – сквозь сумрак. Отзвук миракля. Грани фаска – сквозь фарс и хмарь.
То-то сердце сильнее бьётся.
То-то чаще душа болит.
Век – уходит. Речь – остаётся.
Что-то ждать перемен велит.
Изменений каких-то? Вмиг?
Словно в сказке волшебной? В яви.
В том, что нынче постичь мы вправе.
В том, что вышло к нам не из книг.
В откровеньях. И в чудесах.
В мыслях, чаяньях, упованьях.
Искони
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!