Московская сага. Война и тюрьма - Василий Аксенов

В одном из таких лагерей возле Припяти находилсякрасноармеец Митя Сапунов. Он был уже больше месяца в плену и страдал отбесконечного, сжигающего все внутренности голода. В лагерь иной раз, но не чащечем через день, заворачивала полевая кухня, и счастливцы, которым удалосьсохранить котелки, получали по ковшу так называемого супа, тепловатой бурды слепестками капусты и кусочками неочищенного картофеля. В другие дни охранникипросто бросали в толпу пленных пачки каменных галет и с удовольствием смотрелина этот «циркус», когда русские, совсем забыв о человеческом достоинстве,дрались друг с другом, барахтались в грязи, а поймав галеты, сразу же запихивалиих в рот, чтобы только не поделиться с товарищами. Лишнее доказательствонеполноценности этих худших из славян.

Повоевать Мите почти не пришлось. Когда после месячнойподготовки их полк, состоявший на две трети из новобранцев, прибыл на фронт, какраз началось новое большое, парализующее и оглушающее наступление немцев.Сначала волна за волной три раза налетали пикировщики. Воя сиренами, растопыривмощные львиные лапы, падали с небес прямо на Митю с Гошей, прошивали вокругдерюжное сукно, утюжили кургузые блиндажи остатков оборонительной линии.Попробуй окопы отрыть, если все кишки внутри дрожат. Не успели отрытьсикось-накось эти сраные окопы, как вся долина перед ними покрылась идущими какна параде немецкими танками. За ними спокойно двигались цепи пехоты. От животакаждого солдата шли частые вспышки автоматного огня. Политруки говориликрасноармейцам, что немцы идут в атаку пьяными, а то еще под какими-томалопонятными «эфирными лепешками». Эти любопытные сведения, однако, нискольконе уменьшали ужаса перед противником, наоборот, вызывали еще больший трепетперед бухим, наэфиренным завоевателем, очередями от живота побивающим все армиимира, а уж что там о нас говорить, бедных мальчиках.

Вот и над Митей, и над вечным его теперь дружком, щуплым шибздикомГошкой, перевалил через траншею танк, засыпал их едва ли не до пояса глиной. Затанком стали перепрыгивать через траншею солдаты, демонстрировался добротныйсуконный размах промежностей. Какой-то немец из канистры за плечами пустилвдоль траншеи страшный язык огня, и тогда все, кто остался жив из взвода,встали с поднятыми руками.

Таким плачевным образом закончилось Митино боевое крещение.С этого дня он только и делал, что брел по дорогам в колоннах военнопленных,тащился в пудовой от грязи шинели или валялся на земле, плотнейшим образомобнявшись с шибздиком, чтобы не замерзнуть. Шибздик старался от него неотставать, когда наутро сбивались новые колонны, как будто в Митиномприсутствии видел какой-то шанс для спасения. Митя и сам то и дело оглядывалсяна шибздика – не отстал ли?

Однажды на ночевке шибздик просунул лапку в Митину мотню ивзялся за его член, и Митя вместо того, чтобы дать ему в зубы, сгреб в кулакего пиписку. Так под шинелями, под морозными звездами они стали мечтать окаких-то неведомых фантастических девушках, кинофантомах в крепдешиновыхплатьицах.

В лагере под Припятью десять тысяч красноармейцев торчалиуже больше месяца, не зная, чего ждать. Ходили самые невероятные слухи.Говорили, например, что Гитлер и Сталин решили замиряться и договорились обобмене людей на нефть. Нам всем тогда кранты, ребята, пояснял какой-торасхристанный донельзя командир. Для Сталина тот, кто сдался в плен, самыйглавный предатель.

Вдруг однажды в Митин отсек лагеря приехала полевая кухня,да не одна, с супом, а целых три – с настоящим мясным гуляшом. Потом козлы, какназывали тут стражу, стали щедро раздавать сахар и мягкий хлеб. Что бы это всезначило? Возможно, теперь нас всех отправят в Норвегию, в «стальные шахты».Там-то уж всем пиздец скоро придет, зато хоть в дороге пожируем.

Между тем в расположение спецзоны «Припять» направлялсябольшой фронтовой «мерседес» с двумя важными начальниками, гауптштурмфюрером ССИоханном Эразмусом Дюренхоффером и штандартенфюрером СС Хюбнером Краусом.Великолепные рессоры машины спасали офицеров от ухабов безобразной дороги идавали возможность вести весьма значительный идеологический разговор. Белесый,довольно тощеватый, хотя немного и оплывший, с кроличьим лицом Дюренхофферпредлагал некий довольно либеральный вариант решения проблемы восточныхтерриторий, в то время как чрезвычайно широкий в плечах и в нижней части лицаКраус настаивал на фундаментальном подходе, основанном на расовой теориипартии. Ну, например, Дюренхоффер говорил:

– Огромные человеческие массы, побежденные и превращенные врабов, всегда грозят взрывом. Между тем мы можем из этих людей сделать нашихсоюзников, и даже, в будущем, определенную, пусть не первостепенную, категориюграждан рейха. Для большинства этих людей, восточных славян, уверяю вас, милыйХюбнер, главным злом является коммунизм, вечная нищета, прозябание, абсурд.Подумайте сами, они забирали у крестьян яйца по тридцать копеек, а потомпродавали им же по рублю. Уверяю вас, милый Хюбнер, если мы приобщимроссийского мужика к среднеевропейской торговой системе, дадим ему возможностьпокупать рубашки, велосипеды, ручные фонарики, обувь, у нас не будет проблем сэтими людьми. Главное дать им понять, что с коммунизмом покончено.

Он улыбался. Мама когда-то просмотрела его слишком быстро растущиезубки и не надела на них скобки, теперь они у него выпирали при каждой улыбке,что, впрочем, совсем не делало его менее привлекательным или менееинтеллектуальным. Он любил улыбаться и не стеснялся своего умеренноголиберализма, который все-таки всегда шел на пользу империи.

Штандартенфюрер Хюбнер Краус, напротив, не принадлежал кулыбчивым. Это не значит, что он был нелюдим, просто он был очень серьезен ивсегда пребывал в сфере серьезных реалистических мыслей.

Ну вот, например, он таким образом парировал соображениясвоего постоянного оппонента.

– О милый Иоханн Эразмус, – говорил он, выпячивая свойширокий подбородок, что, впрочем, совсем не делало его толстым, но только лишьшироким, еще более широким, до чрезвычайности широким офицером СС, – почемувы думаете, что все аспекты сталинского коммунизма должны быть немедленноустранены? Ваш пример с яйцами не очень удачен, милый Иоханн Эразмус. Колхозы,например, исключительно удачная находка Сталина для такого рода населения, иони должны быть обязательно сохранены. Индивидуальное фермерство не для них,мой милый Иоханн Эразмус.

Дюренхоффер вынимал из походного погребца бутылочку ликера«Шартрез». «Мерседес» притормаживал, давая возможность офицерам выпить потонкой рюмочке.

– Мне кажется, не стоит постоянно напоминать этим людям обих второсортности, дорогой Хюбнер, – продолжал Дюренхоффер. – Онисами поймут, где их место.

– Вы так думаете? – серьезно, без улыбки шутилКраус. – О, милый Иоханн Эразмус... – Потом он делал вопросительноедвижение бровями в сторону переднего сиденья, на котором рядом с шофером сиделрусский в партийном френче и в молотовской фуражке из серого габардина.