Варяжский круг - Сергей Михайлович Зайцев

Вьется дорога. В Гардах[9]

От ворот до ворот – день пути.

Но, уходя вперед, игрец не знает,

Настанет ли день возвращенья…

А еще так сказал:

Вспомнил герой о северных рощах.

Мысленно взошел на родные холмы.

Пальцами игрец, привыкшими к струнам,

Золото отверг.

В Корсуни не останавливались. Но и там им сказали черные клобуки то же самое: неспокойно в Диком поле. Хотя многие половецкие орды откочевали на восток, к Донцу, но это всё были мирные пастухи или половцы битые, пуганные русами. Пришел же теперь Окот – свежая орда. Всадников много, злости много, жадности много. И много крови в глазах. Да еще сказали черные клобуки, что вовсе не под Черниговым ходит Окот, а где-то возле Воиня – близко. Торческие стада хан лишь немного пограбил, кочевья лишь наполовину разорил, пастухов не убивал, девок не насиловал. И не трогал нынешним летом черноклобуцкие городки, объехал стороной. По всему видно, не хочет Окот раньше времени поднимать шум в этих местах, ждет команский хан иную, крупную добычу. Не караван ли?

Возле Воиня дождались кораблей. Ждали недолго – полдня. И по той точности, с которой Ярослав рассчитал время, можно было смело судить, какой он знаток местных речек, дорог и поприщ[10]. Здесь, у Воиня, у пограничного городка-подковы, была хорошая гавань, в которой купцы со своими судами могли укрыться на время отдыха. Так и сделали. А малые лодки все повытаскивали на берег. И берега того им едва хватило.

Когда купцы встретили Ярослава, то сказали ему, что исчез один десяток всадников, тот, который шел к Переяславлю по левому берегу. В Переяславле еще видели их, а к Воиню вот уже не пробились всадники. Или подстерегли их где-нибудь половцы, или сгинули они в болотах, утонули в старицах. Посчитал тиун своих людей, стоящих под хоругвью, и сам увидел – нет десятка. Он спросил про все у воиньского воеводы, но и тот ничего не знал. Тогда Ярослав решил обождать здесь сутки и заодно дать купцам отдых перед походом через опасные половецкие степи. Этому обрадовались купцы и шумной толпой вошли в городок-подкову.

Эйрик спросил:

– Почему – подкова?

Объяснил ему Ярослав:

– Воинь был когда-то лишь малым сельцом. Известно, что сельцо, стоящее на перепутье, из года в год горит. Но проезжал здесь однажды киевский князь Владимир Святославович, и конь его споткнулся в сельце и потерял подкову. Тогда подумал князь, что это ему знак свыше – хорошее, дескать, место для городка. И указал Владимир Святославович насыпать здесь валы и выстроить стены.

Воиньский воевода добавил:

– Городской вал схож с подковой, он обоими концами упирается в берег реки. Все речные городки так.

А слышавшие купцы сказали:

– Много подков утеряли киевские князья.

Уже поговаривали в караване купцы, что тот пропавший десяток всадников команы передушили тетивами – обычное дело у кочевников. Еще говорили, что видели с середины реки на пологом берегу за рощицей строй команов – будто всадники низко пригибались к холкам коней и все старались укрыться за кустарником, за новым леском, или проскакивать балками; не отрывались от каравана. А на последние ладьи, говорили, после Переяславля обрушилось до полсотни стрел. Словно пущенные ниоткуда, просто с неба отвесно упали.

Однако, глядя на многочисленную, закованную в броню Ярославову чадь, не очень-то боялись купцы близости половцев. К тому же там, где собирается множество народа, всегда находится место для веселья. А с весельем все бледнеют страхи. Поднимали на пустырях возле окольного города походные шатры, разжигали костры. Шумели, озорничали весельчаки – гладили воиньских женщин, задирались с местными мужчинами. И уже приторговывали всякой мелочью. Также заводили игрища, а на игрищах кричали погромче, чтобы все слышали, чтобы собирались отовсюду. Воиньские красавицы-девки приносили кувшины, полные пенного вина.

Воевода позвал тиуна Ярослава к себе на ночлег. Еще пригласил он в свой терем всех тех, кто был рядом с Ярославом: ляха Богуслава, игреца, Эйрика и еще нескольких человек. Но Берест и Эйрик не пошли, они хотели посмотреть скейд Рагнара.

Легко отыскали скейд среди других ладей. А по нему нашли и хозяев на берегу. И обрадовали их, и удивили. Варяжские купцы не ожидали так скоро увидеть Эйрика, да еще в составе тиунова сопровождения. Купцы качали головами: «Киэнугард – не город, Киэнугард—муравейник. Войдешь – не выйдешь!» Купцы восклицали: «Не иначе как Олав выбился в люди». «Верно! Олав – был смекалистый бонд. Но в Свитьод ему не везло. Не задалось везение!» «Всех обставил Олав! В Киэнугарде сам сидит. И сына сумел поставить под стяг!»

Эйрик выслушал купцов, выслушал их вопросы. Затем рассказал, как все сложилось у него со дня расставания. А Рагнар после этого спросил, что же Эйрик собирается делать дальше, ведь истинный муж каждый день должен что-то делать.

Эйрик ответил ему:

– Я ошибался, Рагнар, когда хотел добыть богатства для жадного Гудбранда. Ошибался, когда женитьбу на Ингунн видел через путь к Миклагарду. Жену свою добуду доблестью. А Рудбранду вместо сокровищ оставлю гнутую медную пряжку!

Сказали варяжские купцы:

– Слышим слова Олава.

– Всякий сын – от отца!

Гёде Датчанин пожелал:

– Пусть сбудется у тебя то, что не сбылось у многих из нас! Пусть жажда доблести навек пересилит презренную жажду обогащения! Пусть будет ошибкой все то, что ты называешь ошибкой!

А Рагнар так сказал:

– Ты, Эйрик, верно, уже не хочешь продолжать путь с нами? И посчитал путь к Миклагарду за ошибку, которую спешишь исправить?

На это Эйрик ответил ему, что действительно решил пока остаться в Киэнугарде, а дальше будет видно. Рагнар посоветовал:

– Крепко подумай над этим. Ведь, исправляя свои прежние ошибки, ты можешь сделать ошибки еще большие.

Ожидаемый десяток всадников так и не дошел до Воиня. Видно, и вправду попал он в половецкую засаду после Переяславля. А дождались другой десяток, тот, что за сутки вперед был послан Ярославом в степь для поиска половецких орд. Они безбоязненно проникли в степь вдоль течения Днепра до порогов и чуть далее порогов, вплоть до поселений лукоморских половцев. И рассказали тиуну Ярославу, что приднепровские орды команов сидят в своих степях спокойно. Через них можно идти хоть безоружному. Бродники на порогах и на островках тоже заняты своими заботами, тоже не пойдут грабить караван. И лукоморские половцы тихо ходят по своей степи за своими стадами. Близкие к морю и к торгующему Олешью, близкие к поселениям греческих и италийских купцов, приобщаются эти команы больше к торговле, чем к грабежу. Но недалеко от порогов, на правом берегу Днепра повстречали всадники-русь совсем иную орду – злую, многочисленную, подвижную. От нее самим едва удалось унести ноги – ни освистать не успели, ни осыпать стрелами. Русь-всадники поймали в степи мирного кочевника и спросили у него про орду. Тот ответил: «Чужая орда, издалека пришла. Всех грабит: овец забирает, жен забирает. Много дней здесь стоит, глядит на пороги, а бродникам подарки шлет». – «Чья орда?» – спросили. «Окот-орда, – сказал коман. – К себе зовет хан, смеется. Коня дает хан, смеется. Откажешься – в зубы пяткой бьет, смеется…»