Побег из Невериона. Возвращение в Неверион - Сэмюэл Рэй Дилэни

большим, как его короткая тень. Одного глаза у него точно не было – на его месте зияла впадина, словно ему таким вот мячом в лицо залепили.

– Хозяин? – прошептал он.

– Убирайся, пока я не передумал! – гаркнул большой.

Контрабандист сглотнул, прошел под косым стропилом, откинул занавесь. Солдата, который его привел, больше не было. Он заспешил по коридору, освещенному факелами, стараясь вспомнить дословно разговор с Освободителем и его одноглазым помощником – или маленький Нойед и есть Освободитель, а большой ему помогает?

А шрам?

А нехватка глаза?

Итак, он их видел, верно? Если это, конечно, не игра пламени и не остатки ужаса, испытанного в тумане – который и теперь струился рядом, словно сами здешние стены не из камня строились, а из пара. Можно ли доверять своей памяти? Или чему бы то ни было? Зачем он солгал о том, куда едет, зачем сказал, что немного умеет читать? Маленький говорил большому «хозяин». Сказал ли он хоть одно правдивое слово, во имя безымянных богов? Может, то, что он видел – только обман, порожденный его желаниями, розысками, надеждами?

Освободитель не разбойник, не душегуб.

И один из них носит ошейник.

Но это он и так знал, еще с той ночи на мосту в Колхари.

Встреча с ними обоими не рассеяла тумана предположений, в котором он начинал свое путешествие – ну, разве чуть-чуть прояснила. Выхода из тьмы на свет, которого он мог ожидать от подобной встречи, не случилось. Он так и остался при запутанных, пугающих, сомнительных утверждениях, сходящих по воле безымянных богов за правду.

То останавливаясь, то ускоряя шаг, благодарно прижимая к себе мешок, он вышел из замка в туман, где стояла его повозка.

Принцесса, придерживаясь за стену и напевая что-то под нос, шла им навстречу по коридору.

Оба полагали, что она их даже и не заметит.

– Итак, хозяин, мой план…

– Твой сон, обезьянка? – Принцесса остановилась, по-прежнему не глядя на них – и хорошо: при дрожащем свете факела великан со шрамом и одноглазый коротышка казались сущими демонами.

– Мой план себя оправдал! Нам удалось увести твое войско в ту часть страны, где рабство еще в силе и нужна большая сила, чтобы его побороть. Мы с тобой, хозяин, – и вы тоже, – Нойед, показывая, что не забыл о принцессе, взял ее за руку, еще тоньше, чем его собственная, – мы произвели настоящий переворот!

Горжик кивнул, принцесса осталась безучастной.

– Не знаю, входило ли это в мои мечты… – сказал Горжик.

– В твои планы, – поправила его принцесса, как мать ребенка, неправильно выговаривающего слова.

– Мы с тобой, Нойед, видели рабство глазами рабов и свободных людей. Вы, моя принцесса – глазами дочери рабовладельца. Мы, и втроем и по отдельности, спорили о нем тысячу ночей при свете огня до зари. Все мы знаем, что рабство могут побороть новые способы обработки земли и возделывания ямса. Чеканка монеты тоже полезна. Неплохо также, чтобы погода пятьдесят лет подряд стояла теплая, но не засушливая. Тогда наемный труд станет выгодней рабского. Но рабство, вопреки всем этим выкладкам, все еще существует где-то. Где именно? Как бороться с тем, что даже найти нельзя?

Принцесса посмотрела на два лица, где свет соперничал с тенью – одно выше, другое ниже ее.

– Чтобы вывести страну из рабства к свободе, нужны прозорливость, решимость и преданность делу, – провозгласила она четко и вполне трезво, будто хорошо знала, о чем говорит. – Люди, привыкшие к одной жизни, не перейдут так просто к другой из-за одной лишь хорошей погоды, Освободитель. Ты посвятил себя самой благородной на свете цели: служению своей стране и своему времени.

– Мы говорим, что человек – раб своего времени, но это может быть такой же сказкой, как и то, что человек – хозяин его. Хуже чем сказкой – ложью. Меня, каким бы ни было время, привела сюда, возможно, одна лишь мечта. Как и императорские войска: в Колхари они не желают биться со мной, это верно, но министры упорно шлют их сюда, мечтая победить меня на границе.

– Мы должны дать им бой, хозяин! – Нойед отпустил руку принцессы. – Должны победить. Потом мы пойдем дальше, за пределы Невериона. Ты же не думаешь, что зло, с которым мы боремся, ограничено плохо очерченными границами этой страны? Мы воюем с дурным сном угнетения и лжи, пробуждая людей для свободы и правды!

– Да-да, – сказала принцесса. – Это и моя мечта тоже, я ее узнаю. И когда она обещает вот-вот сбыться, ты, обезьянка, уже мечтаешь покинуть меня!

– Нет, госпожа моя!

– И меня, и Неверион. Тебя манит хаос, невообразимый для просвещенного человека. Не спорь. Если это должно войти и в мою мечту, пусть войдет.

– Я не это хотел сказать, гопожа…

Но она уже уходила, мурлыча что-то под нос.

11

Двое мужчин поднялись на крышу как раз в тот миг, когда луна прорвала туман, посеребрив крепостные зубцы.

Замок плыл в тумане, как по морю, лишь кое-где проглядывали верхушки деревьев.

– Я вижу сон… – прошептал Горжик. Нойед присел у его ног.

– Что же тебе снится, хозяин?

– Если бы знать. Когда я был в рудниках – когда мы оба там были, – я, попользовавшись тобой, уснул на моей соломе, и мне приснилась свобода. Мне снилось, как я стремлюсь к ней, как ее завоевываю, как дарую свободу всем рудничным рабам – даже тебе, Нойед. Теперь я вижу, что этот сон недалеко ушел от принцессиных, хотя был куда более жарким. А ты уже и тогда не покидал моих снов. Другие рабы не знали о них. Я не мог им ничего рассказать, даже думать не мог о том, что мне снится – у меня и слов таких не было. Мог только грезить. Неожиданно получив свободу, я стал способен бороться за свободу других, но теперь меня преследовали другие, темные сны. Мне снилось, как мы всемером – рабы, стражники и я, раб-десятник – надругались над беспомощным больным мальчиком. Ты говоришь, что не помнишь этого, и поэтому я все еще не могу рассказать тебе мои сны.

– И теперь мы мучим друг друга лишь для того, чтобы я вспомнил забытое? Вспомнил то, что ты называешь правдой и во что я не верю, потому что помню, как был с тобой в рудниках?

Горжик прислонился к парапету спиной.

– Ты ведь не из тех, кто легко прощает, Нойед.

– Да, хозяин, я человек мстительный.

– И не получил тайного удовольствия от насилия, учиненного над тобой.

– Это