Татарская пустыня - Дино Буццати

– Похоже, на этот раз мы дождались!

Полковник Филиморе ничего не ответил. Тогда майор добавил:

– Теперь уже показались и остальные. Идут колонной по трое, даже отсюда видно.

Полковник посмотрел ему в глаза и на какое-то мгновение испытал к майору почти что нежность.

– Вы говорите, появились и другие?

– Даже отсюда видно, господин полковник. Их уже довольно много.

Оба подошли к окну и на просматриваемом треугольнике северной равнины разглядели движущиеся черные змейки. Не одну, как на рассвете, а три; колонне чужеземцев не было видно конца.

Война, война, подумал полковник, стараясь отогнать эту мысль, как какое-нибудь запретное желание. Слова Матти вновь пробудили в нем надежду, и она наполнила его душу восторгом.

В таком вот смятении чувств полковник и появился вдруг в парадном зале перед всеми выстроившимися здесь офицерами (исключение составляли лишь дежурные караульной службы). На фоне слитного пятна голубых мундиров выделялись своей бледностью отдельные лица, которые он узнавал с трудом; юные и зрелые – все говорили ему одно, лихорадочно блестевшие глаза жадно требовали от него официального сообщения о надвигающейся опасности. Вытянувшись по стойке «смирно», офицеры не сводили с него взгляда, полного надежды, что ожидания их не будут обмануты.

В воцарившейся тишине было слышно их взволнованное дыхание. И полковник понял: он просто обязан им что-то сказать. Именно в эту минуту он почувствовал, как им овладевает какое-то новое, неудержимое чувство. К своему удивлению, сам не зная почему, Филиморе вдруг утвердился в мысли, что эти чужеземцы и в самом деле враги, вознамерившиеся нарушить границу. Он действительно не понимал, как такое могло с ним случиться: ведь всего минуту назад он был еще в состоянии пересилить искушение и не верить в это. Он чувствовал, как ему передается общее настроение, и был готов отбросить всякую осторожность и заговорить. «Господа офицеры, – скажет он им сейчас, – вот наконец и наступил час, которого мы дожидались много лет». Это или что-то в том же роде скажет он им, а офицеры с благодарностью воспримут его слова как благословение на ратный подвиг.

Он уже собирался начать свою речь, но в тайниках его души все еще что-то противилось. «Это невозможно, полковник, – говорил ему внутренний голос, – остановись, пока не поздно, тут какая-то ошибка (слишком все заманчиво, чтобы быть правдой), будь осторожен, потому что она может оказаться роковой».

И этот враждебный голос лишь усиливал тревогу.

Наконец он сделал шаг вперед, вскинул голову, как обычно, когда начинал говорить, и офицеры увидели, что лицо у него вдруг покраснело, да, господин полковник покраснел, как ребенок, потому что ему предстояло сейчас открыть тайную мечту всей своей жизни, мечту, которую он так тщательно скрывал.

Но едва лицо его покрылось нежным детским румянцем, а– с губ уже готово было сорваться первое слово, как враждебный голос вновь поднялся из глубины души, и Филиморе на мгновение замешкался. И тут он услышал чьи-то стремительные шаги на лестнице, ведущей в зал.

Никто из офицеров, напряженно следивших за своим командиром, ничего не заметил, но за долгие годы службы слух Филиморе до того обострился, что он мог распознать любой, даже самый слабый голос своей Крепости.

Шаги приближались, это было несомненно, и притом с необычайной торопливостью. В них чудилось что-то чужое и зловещее, что-то начальственное; наверняка они имели непосредственное отношение к тому, что происходило на равнине. Теперь их уже слышали и другие офицеры, и звук этот, они и сами не знали почему, безжалостно ранил душу. Наконец открылась дверь и на пороге появился запыхавшийся, весь в пыли незнакомый драгунский офицер.

Он отдал честь и отрекомендовался:

– Лейтенант Фернандес из седьмого драгунского. Доставил вам пакет от его превосходительства начальника генерального штаба.

Эффектно держа кивер на согнутой левой руке, он приблизился к полковнику и протянул ему запечатанную депешу.

Филиморе пожал гонцу руку.

– Благодарю вас, лейтенант, – сказал он. – Судя по всему, вы очень спешили. Сейчас вас проводят, вам надо немного освежиться.

Ничем не выдав своего беспокойства, полковник знаком подозвал первого попавшегося ему на глаза лейтенанта – Санти – и поручил гонца его заботам. Оба офицера вышли, и дверь за ними закрылась.

– С вашего позволения… – произнес Филиморе со слабой улыбкой и помахал конвертом, давая понять, что намерен прочитать послание тотчас же.

Он осторожно отделил пальцами печати, оторвал край конверта и извлек из него исписанный с обеих сторон и сложенный вдвое лист бумаги. Пока он читал, офицеры не спускали с него глаз, надеясь чтонибудь угадать по выражению лица. Но не тут-то было. Вид у полковника был такой, словно он, сидя после ужина долгим зимним вечером у камина, просматривал газету. Вот только румянец сошел с худощавого лица.

Окончив чтение, полковник вновь сложил листок, сунул его в конверт, конверт опустил в карман и вскинул голову, требуя внимания.

Все почувствовали, что чары, в плену которых они были, вдруг рассеялись.

– Господа офицеры, – сказал полковник через силу. – Сегодня утром среди солдат, если не ошибаюсь, было заметно некоторое волнение, да и среди вас, если не ошибаюсь, тоже – в связи с появлением людей в так называемой Татарской пустыне.

Его слова с трудом преодолевали стену молчания. Было слышно, как по залу носится муха.

– Речь идет… – продолжал полковник, – речь идет о воинских подразделениях северного государства, которым поручено разметить пограничную линию, как это сделали и мы много лет назад. Поэтому они не подойдут к Крепости, а, скорее всего, разбившись на небольшие отряды, поднимутся в горы. О чем и сообщает мне в письме его превосходительство начальник генерального штаба.

Говоря это, Филиморе испускал продолжительные вздохи, свидетельствовавшие не о нетерпении или страдании, а просто о старости; казалось, даже голос у него вдруг постарел, таким он стал глухим и надтреснутым, а глаза подернулись мутной желтоватой пленкой.

Да, полковник Филиморе с самого начала чувствовал, что так и будет.

Что это не враг – ему было совершенно ясно: конечно же, он не создан для славы, в чем имел возможность убедиться всякий раз, когда поддавался глупым иллюзиям. Ну почему, яростно спрашивал он себя, почему ты опять позволил себя обмануть? Ведь с самого начала чувствовал, что все кончится именно так!

– Вам известно, – продолжал он нарочито безразличным тоном, стараясь не выдать всей накопившейся в душе горечи, – что пограничные столбы и другие демаркационные знаки были установлены нами много лет назад. Но, как сообщает его превосходительство, остался один неразмеченный участок. Для завершения этой работы на место отправится подразделение под командованием капитана и одного из младших офицеров. Участок находится в горах, там, где тянутся две или три параллельные гряды. Нет нужды добавлять, как было бы хорошо, если бы мы смогли продвинуться поглубже и оставить северный склон за собой. Дело не в том, что он так уж важен в стратегическом отношении, надеюсь, вы понимаете, что там, наверху, никакие военные действия невозможны, да и для маневров место неподходящее… – Полковник немного помолчал, о чем-то задумавшись, потом добавил: – Да, для маневров… так на чем я остановился?