На рандеву с тенью - Татьяна Степанова

— Вы так это говорите... серьезно. — Катя смотрела на Шведа.

— Между прочим, кресты я сам видел, своими глазами, прежде чем у меня свет погас, — ответил Швед.

— Ну вот ты там пробыл три дня. Разорвали там тебя черти на клочки? — спросила Майя. — А что лампа погасла и фонарь... Швед, ну что говорить. Положа руку-то на сердце — ты трезвый туда спускался, а?

— Если бы пьяный был, наверх бы не поднялся. А я вышел. А про свет я правду говорю: три раза без всякой причины. Раз — и погасло, словно задул кто. Помню, была кромешная темнота и вода где-то капала — кап, кап...

— Ну и нервы у тебя, естественно, сдали. — Майя встала и потянулась, как кошка.

Катя наблюдала за Гордеевой. Она почти не участвовала в разговоре. Слушала сказку о Луноликой, курила.

— Это не первый случай, когда здесь, в Съянах, люди пропадали, — не сдавался Швед, видимо, решив доконать гостей страшилками. — Мне дед рассказывал: и до войны такое случалось, и позже, в шестидесятых, семидесятых. Да когда я в третьем классе учился, у нас в доме был мужик, так он...

— Так ты сам говорил: по катакомбам всякая пьянь и бомжи табунами бродят, бутылки ищут, что туристы оставляют. И туристы тоже туда, как видишь, забредают, — возразила Майя. — Всякое с непрофессионалами может случиться, на то это и лабиринт.

Швед вяло кивнул, словно ему надоело и пугать, и препираться. Демонстративно зевнул. Где-то в роще совсем близко раздался громкий, заунывный и протяжный крик. И все невольно вздрогнули.

— Так воет Луноликая, когда выбирается из земли наружу и выходит на охоту. — Женя подняла голову, обратила лицо к яркому месяцу и вдруг издала протяжный волчий вой:

— А-у-у!

Он эхом прокатился по полю до самой опушки леса.

Тот звук снова повторился. Но уже дальше Катя посмотрела в темноту. Ночная птица, черт бы ее побрал, пугает... В костре багровели угли, словно чьи-то злые красные зенки стерегли, таращились. Она невольно подумала: как они с Варварой будут домой возвращаться? Не ночевать же тут, в лагере? Или... Гордеевой в ножки поклониться?

Вдали на шоссе послышался шум одинокой машины. Гордеева вздрогнула, прислушалась.

— Кажется, к нам еще гости, — сказала она.

— Олег Георгич, — Женя вздохнула. — Не спится ему.

В ночи мелькнули желтые фары. Автомобиль остановился под дубом: большая квадратная иномарка, похожая на катафалк. Джип.

Швед вскочил, поднялась и Гордеева. Они направились к машине. Все сидящие у костра задвигались. Кто дремал в пивной нирване, и тот проснулся.

Негромкие голоса.

Швед:

— Добрый вечер, Олег Георгич. Так и подумали, что это вы. Да сегодня... Прошли от и до... По плану, конечно... Лариса Дмитриевна, осторожнее, тут споткнуться можно.

Женский голос ответил ему:

— Мы из Москвы, припозднились. Олега задержали дела. Ехали мимо, он сказал, надо заглянуть, узнать. Он дважды звонил вам. Что-то с телефоном?

— Батарея разрядилась. — Катя услышала голос Гордеевой.

В полосу света от костра вступили Швед, Гордеева, Женя. Следом шел, как уже Катя догадалась, Олег Островских, а с ним темноволосая женщина в темно-синем деловом платье и черном пиджаке. Катя и ее видела раньше. Это она приезжала сюда с Островских и матерью Маши Коровиной.

Лариса Дмитриевна... Приятно познакомиться... Катя молча разглядывала женщину. «Тетя Лариса», «новая мама» Веры Островских.

— Ну, как дела? — хрипло, тревожно спросил Островских.

Он был на этот раз без очков, и Кате удалось рассмотреть его. У Островских с женой была довольно значительная разница в возрасте. И это сейчас особенно сильно бросалось в глаза: грузный, стареющий, сраженный страшным ударом судьбы мужчина и рядом с ним стильная, хорошо выглядящая (даже после такого несчастья), дорого одетая, искусно накрашенная, эффектно причесанная, энергичная женщина.

Гордеева начала излагать им ситуацию. Откуда-то появилась карта. Ее расстелили прямо у костра на спальном мешке. Островских, не жалея дорогого черного костюма, сел на запачканный сажей чурбак. Лариса Дмитриевна наклонилась, уперев руки в колени. Они внимательно рассматривали карту. Катя отметила, что карта спелеологов разительно отличается от карты капитана Лизунова. Это была не настоящая типографская карта, а пачка наложенных друг на друга больших листов кальки. На каждом пестрели нанесенные разными фломастерами пунктиры, круги, кривые, сплошные линии. Впечатление было такое, что по бумаге водил фломастером слепой или пьяный.

— Мы прошли здесь, здесь и здесь, — рассказывала Гордеева, листая кальку. — Сегодня начали отработку вот этого участка. Ориентировочно по поверхности от шоссе во-он до того поля.

— Ну хоть что-нибудь есть? — умоляюще спросила Лариса Дмитриевна. — Хоть что-нибудь?

— Пока больше ничего. Как выяснилось, этот участок Съян весьма посещаемый. К нему от Большого провала ведут сразу два тоннеля. И люди туда не однажды забредали. Женя множество бутылок из-под пива нашла. Но каких-либо следов пребывания там... — Гордеева запнулась на секунду, глянула на Островских, — вашей дочери и ее друзей мы не нашли.

— А сколько там еще ходов не обследовано? — Островских оторвался от карты.

— От Большого провала ведут еще пять.

— Я сам, лично хочу участвовать. — Он смотрел на Гордееву. — Я вас прошу, Алина Борисовна... Я не могу больше так... Ради бога, прошу вас, позвольте мне пойти туда с вами.

— Олег Георгич, дорогой, вы не сможете. Там... — Гордеева с сожалением покачала головой. — Я все, все понимаю, но это невозможно. Там вы ничем не сможете помочь ни нам, ни Вере.

— Олег, пожалуйста. — Лариса Дмитриевна положила руку ему на плечо. — И я прошу тебя, тоже прошу... Подумай о своем сердце. Ты и так делаешь все, что можешь. Ребята стараются, смотри, какую территорию они уже обследовали. Это ведь адский труд. Под землей.

— Но если ее... Если Верочки там нет, если тела ее там нет, то, значит, мы ошибаемся! Значит, они туда вообще не спускались! Может быть...

— Но их машину нашли недалеко от входа туда. Где же они еще могли быть? Алина Борисовна, кстати, чуть не забыла. — Лариса Дмитриевна дала понять, что всплеск горьких эмоций мужа нужно решительно и быстро пресечь. — Мы привезли то, что вы в прошлый раз просили. Олег, скажи, чтобы Костя принес.

Островских позвал своего шофера. Катя, с любопытством следившая за происходящим, отметила: во-первых, все переговоры с четой Островских вела на этот раз лично Гордеева. Швед не вмешивался. Во-вторых, взаимоотношения у Островских и его жены со спасателями были гораздо ближе и теплее, чем это бывает обычно у работодателей и их подчиненных Видимо, их связывало несчастье, неожиданно обрушившееся на человека, которому прежде судьба щедро дарила многое из того, что принято называть в жизни счастьем, — удачу в делах, большие деньги, молодую жену.