Поцелуй во времени - Алекс Флинн

Новая одежда была легче. Ветер приятно обвевал мои обнаженные руки. Я бы чувствовала себя в ней вполне уютно, если бы не мысль, что Джек нарядил меня, словно шлюху из таверны.

— Ты уверен, что это все? — спросила я Джека.

— Могу я взглянуть?

— Смотри, — вздохнула я.

Я сразу увидела, что ему все это нравится.

— Потрясающе выглядишь. К сожалению, одну штуку я тебе не купил. Их там не было.

— Это какую же?

— Лифчик.

Заметив мой недоумевающий взгляд, он пояснил:

— Девчонки надевают... вот сюда.

Он покраснел и провел рукой по своей груди.

— Я все поняла.

Наверное, эта деталь туалета оказалась бы не лишней, но я промолчала. Если я хочу, чтобы Джек в меня влюбился, надо быть с ним учтивой.

— Спасибо тебе за одежду.

Он лишь кивнул.

— Теперь пошли, — сказал он и зашагал, даже не взглянув на меня.

Новые башмаки оказались даже хуже моих старых изодранных туфель. При каждом шаге они грозили свалиться с ноги и сдавливали пальцы. Мне пришлось нести шкатулку с драгоценностями и свое старое платье. Джек сказал, что все это ни в коем случае нельзя оставлять здесь.

Очень скоро мы вышли на открытое пространство.

— Добро пожаловать в мир, принцесса Талия.

«Мир» начался для меня с весьма шумной длинной крытой телеги. Это и был автобус. Снаружи от него пахло чем-то непонятным, и запах был противнее конского навоза. Мы ехали по местности, которая в мое время называлась Испанскими Нидерландами. Джек сказал, что теперь это Бельгия. В автобусе было людно. Правда, ни от кого дурно не пахло, а от некоторых исходил даже приятный запах. Наверное, крестьяне ехали на рынок. Их одежда напоминала мою нынешнюю и даже хуже. Ни у кого я не увидела камзола или жилетки. Ни одного пристойного платья. Ни одного корсета. У четырех женщин грудь была открыта до такой степени, какая у нас допускалась лишь на балах и только для знатных дам. Никакая горничная или служанка не посмела бы одеться так.

Можно сказать, что сейчас я была одета скромнее очень многих, но почему-то все смотрели на меня.

— Почему они смотрят на меня? — шепотом спросила я Джека.

— Потому что ты очень красивая.

Наконец-то он заметил, что я красивая!

Все скамейки в автобусе были заняты, и никто из кавалеров (едва ли это слово применимо к ним) даже не удосужился предложить мне свое место. Один мужчина похлопал себя по колену и сказал:

— Садись сюда, ангелочек.

Я вопросительно поглядела на Джека. Может, в их времени так принято? К счастью, Джек покачал головой и ответил ему за меня:

— Спасибо, мы лучше постоим.

Рванув с места, автобус покатился гораздо быстрее любой кареты, даже запряженной шестеркой лошадей. Я едва удерживалась от восклицаний. Мне хотелось разглядеть улицы, дома, людей, но мы ехали слишком быстро. Меня поразило обилие надписей. В Эфразии лишь немногие простолюдины умели написать свое имя. Неужели во времени Джека все умеют читать? Я спросила, и его удивил мой вопрос.

— А как же иначе?

— Но как их всех можно научить? И зачем, если их ждет работа крестьян или ремесленников?

— Потому люди и учатся, чтобы не гнуть спину в поле.

— А если им это нравится?

— Знаешь, я что-то не слышал, чтобы кому-то нравилась тяжелая работа за гроши.

— Крестьяне в Эфразии всегда выглядели такими веселыми и счастливыми.

— А ты много с ними общалась? — спросил Джек.

— Мне это не позволяли. Но я видела их на крестьянских праздниках.

Я замолчала, как ребенок, понявший, что говорит глупости в присутствии взрослых. Я вдруг поняла: крестьяне радовались не своей участи, а возможности отдохнуть после тяжелой работы на полях. И с чего я взяла, что им нравилась эта работа? Мне с детства твердили: все подданные Эфразии довольны своей судьбой и не желают ничего лучшего. А получается — если ты родился в крестьянской семье, тебе предначертано работать в поле. А принцессе предначертана другая жизнь. Предначертана ли? Мне просто посчастливилось родиться принцессой, хотя я могла появиться на свет и в бедной многодетной крестьянской семье.

Теперь я с большим уважением глядела на простолюдинов в автобусе. Ведь каждый из них умел читать!

Автобус часто останавливался. Кто-то входил, другие выходили. Наконец Джек сказал, что мы приехали. Мы вылезли в каком-то странном месте, где все было серым: улицы, мостовые, дома и люди.

— А где трава? — удивилась я.

— Где-то в других местах, — со смехом ответил он и пихнул локтем мешок, где лежала моя шкатулка. — Выбери самую маленькую из твоих штучек.

— Если ты про камни, маленьких среди них нет.

— Я не об этом. Безделушку поменьше. Например, кольцо.

Я полезла доставать шкатулку, но Джек взял меня за руку:

— Не здесь.

Он завел меня за колонну и загородил собой. Я раскрыла шкатулку и выбрала колечко с танзанитом, которое мне подарили на двенадцатилетие.

— Ничего себе, маленький камешек! — удивился Джек. — Как мой зрачок!

Камень, конечно, был меньше. Мне совсем не хотелось расставаться с ним, а Джеку — продавать. Но, видимо, это зачем-то было нужно. Я отдала ему кольцо. Джек повел меня в какую-то лавку, полную разных товаров. Оружие, драгоценности (они все были куда проще и грубее моего колечка) и множество других предметов, названия и назначение которых я не знала. Правда, мне показалось, что среди них я увидела похожие на музыкальную шкатулку Джека.

Мы подошли к косматому и бородатому лавочнику. Видом своим он больше напоминал разбойника, чем степенного торговца. Джек показал ему кольцо и сказал:

— Нам надо это продать. Ее мама заболела, а у нас нет денег на лекарство.

Лавочник сощурился на нас, затем спросил:

— Parlez-vouz Francais?(Вы говорите по-французски? (фр.).)

Джек ему не ответил. Вот уж никак не думала, что он не говорит по-французски!

— Oui. Je parle Francais,( Да. Я говорю по-французски. (фр.).) — ответила я лавочнику и повернулась к Джеку: — Что я должна ему сказать?

— Повтори то же, что я говорил: твоей больной матери нужны деньги на лекарства. Только не соглашайся на первую сумму, которую он предложит.

Я кивнула и, повернувшись к лавочнику, сказала:

— Нам надо продать вот это.

— Пятьдесят евро, — заявил он, даже не дав мне докончить про больную мать.

Но я все равно сказала ему об этом.