Невеста Франкенштейна - Хилари Бэйли

— Вы ее видели? — изумленно переспросил я.

— Потому-то я так уверенно и утверждаю, что она была живой. Да-да, она находилась дома, пока доктор с моим отцом ездили в то путешествие. Франкенштейн оставил тогда только одного из охранников. А тот человек — здоровенный такой парень, — помнится, говорил на каком-то грубом наречии, и никто не мог его понять. Так вот, он, этот здоровяк, как только хозяин уехал, воспользовался удобным случаем, чтобы спуститься в деревню, выпить и найти себе женщину. Тогда-то я и еще один парень, зная, что в доме доктора никого нет, побежали на гору, чтобы разнюхать, куда делась та девушка из ящика. Мы заглянули в дом через большое окно на первом этаже и увидели ее. На кушетке спала молодая леди в голубом платье. В руке она держала какую-то книжку с картинками, из тех, что дают читать детям. По-прежнему длинные светлые волосы ее разметались по кушетке. Она и правда была прекрасна, — сказал Гилмор. — Такая молодая, такая милая, и лицо ее — совсем невинное.

— Она была не мертвой? — спросил я.

— Нет, не мертвой. Потому что, пока мы смотрели, она немного пошевелилась. А мы тогда испугались, что она сейчас проснется и нас заметит, и потому засмеялись и убежали. Молодые еще тогда были, дураки. Но больше уж мы ее никогда не видели. Дом после этого всегда был под охраной. Слухи разрастались. К доктору относились все хуже, да и к моему отцу тоже — ведь он помогал этому человеку. Не знаю, чем бы все закончилось, если б недели через две после того, как доктор с моим отцом вернулись из Ирландии, не проснулись мы однажды оттого, что повозки доктора с грохотом убираются восвояси, катят через нашу деревню, по нашей улице, направляясь к дамбе. Люди Франкенштейна держали зажженные огни, а все его имущество было сложено на повозках. И как только они проехали деревню, мы сразу увидели языки пламени, бушевавшего на горе. Дом доктора сгорел. Правда, сгорел не полностью, так как сложен он был из прочного камня. Но внутри здания все оказалось уничтожено, в том числе и деревянные его части, поддерживавшие крышу. Мы думали, что сам ученый и устроил этот пожар, потому как вся утварь была упакована и заранее погружена в повозки, которые выехали из деревни как раз перед тем, как до нас дошла весть о пожаре. Мы даже толком и не знали, уцелел ли сам доктор, все ли его работники выехали и что сталось с той милой женщиной.

Гилмор остановился и после небольшой паузы продолжил:

— Теперь, сэр, вы, вероятно, понимаете, почему завидев человека, которого вы называете мистером Виктором Франкенштейном, я пустился наутек. Знаете, я и вправду верил, — сказал он, понизив голос, — что он, этот мистер Франкенштейн, не кто иной как дьявол или подобный дьяволу.

И опять, разрываясь между сомнениями и желанием ему поверить, я внимательно всматривался в лицо Гилмора, пытаясь найти в нем ответ на свой вопрос. Как мог Виктор — этот открытый, честный, серьезный человек, который так любит науку, человек, о котором я не мог помыслить ничего дурного, — как мог он спрятаться вдали от всех, на Оркни, чтобы ставить там какие-то таинственные опыты, которые, как считали местные жители, являлись самыми что ни на есть злодейскими? И все же невозможно было отрицать тот факт, что Гилмор моментально узнал Виктора, когда тот входил в двери дома на Грейз-Инн-роуд, и что один только вид ученого вызвал у него страх. Наверняка в этой истории есть какая-то доля правды. Возможно ли, чтобы Гилмор все придумал, только чтобы оговорить Виктора? Но что же могло заставить какое-то третье лицо подкупить парня для того, чтобы тот изобрел подобную историю? Я видел единственный способ все объяснить и не поверить в то, что Виктор злодей или любитель черной магии. Дело в том, что Гилмор был в то время еще мальчуганом, и этот мальчик не видел в жизни ничего, кроме своей бедной деревни, потому и истолковал превратно то, что происходило тогда на Оркни.

Однако слова, неожиданно произнесенные Гилмором, мало соответствовали моей удобной теории.

— Теперь я думаю, что не зверя он тогда держал в сарае, — медленно проговорил парень. — Тогда-то я думал, что это зверь, но теперь я считаю, что то был человек, какой-то полоумный идиот, страдавший от боли и непонимания окружающего мира. Но что же делал он тогда с этим существом? Зачем он держал его там все это время?

Я признался Гилмору, что та же самая мысль и мне приходила на ум, пока он рассказывал свою историю. Но я не сообщил ему еще об одной важной вещи: во время его повествования перед моим мысленным взором невольно возникла фигура огромного уродливого существа, встреченного мною когда-то на причале, потом возле театра, а затем среди деревьев в глубине сада Виктора в тот самый день, когда была убита бедная Элизабет. Если Гилмор был прав, то ничего невероятного я теперь не видел в том, что это несчастное существо, которое Виктор держал в сарае (кем бы оно там ни было), вернулось исключительно для того, чтобы вот так чудовищно отомстить за свои страдания. Это объясняло и пассивность Виктора в деле убийства жены, и его убежденность в том, что он каким-то непостижимым образом сам является причиной постигшего их семью несчастья.

И. хоть нельзя отрицать, что человек может быть безгранично жестоким, что находятся и такие злодеи, которые получают удовольствие, принося страдания другим людям, однако поверить в то, что Виктор является одним из них, что он, Виктор Франкенштейн, держал взаперти человеческое существо, над которым жестоко издевался, я не мог. Не верил я и в то, что он захватил женщину и увез ее, беспомощную, на далекий остров ради собственных утех. Поверить в такое было просто невозможно.

Глядя на меня с сочувствием, Гилмор заметил:

— Сэр, мне очень жаль, что я оказался тем человеком, который сообщил такие неприятные вещи о вашем друге. Мне остается только заверить вас, что все сказанное здесь мною — чистая правда.

— Я в этом не сомневаюсь, Гилмор, — сказал я, — но теперь мы должны подумать, как быть дальше. Я расскажу миссис Фрейзер отдельные эпизоды из твоей истории. Думаю, этого будет достаточно, чтобы она успокоилась и оставила тебя в услужении.

На обратном пути меня внезапно охватила тревога. Раз не исключена была вероятность, что этот сумасшедший выслеживает Виктора, значит, он вполне мог следить за ученым и тогда, когда тот приходил к миссис Доуни. В этом был определенный риск. Ведь если этот уродец убил Элизабет (которая даже не была знакома с Виктором Франкенштейном в то время, о котором рассказал Гилмор), значит, в безумстве он с такой же легкостью может мстить Виктору, отыгрываясь и на других его знакомых.

По пути к дому я сказал Гилмору:

— Я до сих пор не могу прийти в себя от твоей истории. У меня возникли подозрения, что мистера Франкенштейна, возможно, кто-то преследует и что этот «кто-то» хочет причинить ему боль через близких ему людей. Уже убита миссис Франкенштейн. А в доме миссис Доуни теперь две дамы, ребенок и женщины-служанки. Не исключено, что все они в опасности. Как бы правдива ни была твоя история, Гилмор, ты должен обещать мне, что никогда, ни при каких обстоятельствах не оставишь их, как сделал это недавно. В доме всегда должен находиться сильный мужчина, способный к решительным действиям.