Клятва разведчика - Олег Верещагин

— Дорога, — сказал я тихонько, обогнув Женьку и подойдя к Сашке. Тот кивнул, продолжая всматриваться в свежую зелень. — Пойдём?

Сашка опять кивнул. Я указал Женьке в сторону, сам отошёл в другую — теперь мы двинулись цепочкой метрах в пяти друг от друга. Я передвинул стволом вперёд оружие, натянул ремень на локоть для упора. В голове звенело от напряжения… но с другой стороны я почти хотел, чтобы сейчас появились враги. Не знаю… чтобы посмотреть, у кого быстрее реакция, что ли? Успею я выстрелить первым — или нет? Внутри меня буквально выкручивало, как мокрую тряпку, капающую страхом — и в то же время нервы и мускулы пели, как туго натянутые струны на гитаре, мне казалось, что я вижу жучков-паучков на листьях деревьев метров за двадцать и слышу, как шуршит листьями ёжик чуть ли не на дистанции стометровки…

Вот теперь шум приближался. Сашка остановился, я замер секундой позже, а ещё через секунду остолбенел и Женька. Метрах в трёх перед нами по дороге переваливался бронетранспортёр с немцами (корма ещё одного уплывала за поворот), следом двигался открытый грузовик, в котором покачивались каски и стволы легионеров. Замыкали колонну два мотоцикла с пулемётами в колясках, развёрнутыми в разные стороны.

Конечно, нападать на этот отряд было бессмысленно. Мы стояли и ждали, пока последний мотоцикл не скрылся за поворотом — и только после этого вышли на дорогу. Пыль на ней была теплой и глубокой.

— В той стороне — Крохино, — Сашка вертел головой. — Они оттуда ехали, но там не может быть такого гарнизона, там полтора полицая и заготовители, вечно пьяные…

— Дымом пахнет, — сказал Женька. — Не чувствуете?..

…Деревню сожгли без жителей. Судя по следам, люди ушли в лес, угнав с собой немногочисленную скотину и даже что-то унеся из вещей. Но при въезде на поспешно сколоченной виселице раскачивались два тела — пожилой мужик и девчонка лет шестнадцати. На их вытянутых шеях (особенно это было заметно у девчонки; у мужика борода прикрывала петлю) висели грубые таблички — просто куски картона на верёвочках. Там не было ничего о «партизанах», как в кино. Там было просто написано два слова:

РУССКИЕ СВИНЬИ

Правда, на одной из боковин виселицы был прилеплен плакатик с двойным типографским текстом о том, что деревня подверглась возмездию за укрывательство бандитов. Но я прочитал это мельком.

Все ноги у девчонки были залиты кровью. А глаза смотрели на меня, как бы я не поворачивался и не переходил с места на место — синие и пыльные.

Девчонка была похожа на Машку Корзун, с которой я целовался на дискотеке на 8 Марта. Очень-очень похожа. Я тряс головой и жмурился, пока Женька не ударил меня по щекам.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Их надо похоронить…

— Надо, — сказал Женька, и я увидел, что Сашка уже несёт какую-то лопату с полусгоревшей ручкой. Я достал финку — перерезать верёвки…

…В деревне не осталось ни одного целого дома, сарая или вообще строения. К тому времени, когда мы закончили копать две — нет, не могилы, это сильно сказано — а так, ямы — собрались тучи. Рукоятка, к хренам, обломилась посередине, это прибавило работы. А когда мы ставили кресты — это я взялся их ставить, и ни Сашка, ни Женька не возражали — пошёл дождь. Не холодный, но бурный и явно затяжной. В мгновенно образовавшихся кое-где лужах танцевали пузыри. По деревне поплыл отвратный запах сырой гари. Мы вымокли насквозь. Не знаю, что стали бы делать дальше — может, потащились бы в лес — но тут Женька буквально натолкнулся на полуобвалившийся погреб. Судя по быстро размывавшимся водой следам, на погреб наехал транспортёр — кажется, его вытягивали другим и разворотили то, что осталось. Но в погребе сохранились в песке какие-то морковки и часть кровли. Под неё мы и забились. Сели на остатки настила, а ноги стояли в луже, и к ним стекали всё новые и новые ручейки, размывавшие скаты ямы. При попытке задрать ноги на настил, которую я предпринял, тот предупреждающе хрустнул — и я поспешно вернулся в ножную ванну. А то и сидеть не на чем будет. «Голым задом — в мокрую воду?! Увольте-с!»

Мы хрустели морковкой, отмывая её под сочащимися сверху струйками. Морковок пришлось по две с третью на брата. Потом доели щуку и зайца и ловили всё те же струйки ртами. Вода была тёплая и пахла землёй — этот запах у меня вызывал нервную дрожь, и Сашка спросил:

— Замёрз?

— Нет, — я вздохнул. — Так… Что будем делать?

— А что тут делать? — пробормотал Женька. — Будем сидеть, пока дождь кончится. И пойдём дальше… Тут безопасно, они сюда не вернутся. Незачем им сюда возвращаться…

— Если бы они вернулись… — Сашка не договорил. Я напомнил:

— Гранат всё равно нет… — и опять вздрогнул.

— Да что с тобой? — Сашка заглянул мне в лицо.

— Та девчонка… Она на одну мою знакомую похожа.

— Может… — Сашка помедлил. — Может, это она и есть?

— Нет, — я покачал головой. — Та девчонка далеко…

Подняв голову, я прислонился затылком к влажным брёвнам. Прямо надо мной была щель, и сквозь неё я видел медленный шаткий полёт капель с серого неба. По краям щели на моё лицо цедились струйки, и оно скоро стало мокрым. Всё. А не только щёки.

Хорошо…

…Когда я открыл глаза, то увидел направленный на нас сверху ствол карабина. Над ним, в чистом утреннем небе, виднелось лицо молодого — на пару лет старше нас — парня в кепке и лыжной куртке нараспашку:

— Дядь Гриш! — крикнул он, не сводя с нас взгГлава ляда и ствола. — Тут кто-то сидит. С оружием…

В общем и целом партизанский лагерь как две капли воды соответствовал моим о нём представлениям. Тут были землянки, кухня под навесом, полугражданские люди с оружием, занятые какими-то своими делами, разговоры и даже гармошка, под которую пели:

А как Гитлера пымаем —

То возьмём железный лом.

Докрасна лом раскаляем,

В ж… лом яму вобьём.

Но вобьём концом холодным,

Прямо в ж… между ног.

Почему так, догадайся?

А шоб выташшить не мог.

Добрая песенка, что и говорить…

Скорее всего, командование уже предупредили, что нас ведут, потому что около одной из землянок нас ждали. Во-первых, ждал какой-то пацан лет 12 в гимнастёрке, галифе и сапогах, в пилотке со звёздочкой и с карабином. Конечно, это ему давало право смотреть на нас свысока, но я мысленно пообещал, что он у меня ещё огребёт пару щелбанов за то, что, изучив нас, длинно сплюнул в траву — вожжой слюны, во мастер! — и презрительно хмыкнул.

За пацаном стоял явный командир отряда. Если я не угадал, то готов съесть червяка. Высоченный, худощавый, с хмурым рубленым лицом мужик лет тридцати пяти стоял, широко расставив ноги. Кожаную куртку перетягивали ремни с финским ножом, пистолетом и подсумками. На боку очень естественно висел немецкий ЭмПи. На светлых волосах — фуражка со звёздочкой. В сапоги можно было смотреться, как в зеркало. На защитных галифе — ни единой морщинки. Серые глаза смотрели с оценивающим прищуром, и мне захотелось подтянуться и вскинуть подбородок.