Библия улиток - Евгения Мелемина

– Хочешь раскрасить?

Я кивнул, взял лист, повернул ежика к себе и взялся за краски. Красил долго, стараясь не выходить за края, а потом увлекся, пририсовал ежику фиолетовые крылья и воздел его над лесом, из которого торчала голова испуганного жирафа.

– Слишком хорошо, – сказал Луций, заглянув мне под руку.

– Что?

– Слишком хороший рисунок.

У меня до сих пор мозги скрипят, когда я пытаюсь понять, что он имел в виду. Он с детства был другим, непонятным.

Тогда я решил, что он смеется надо мной, и обиделся.

– Я правду сказал, – попытался защититься Луций – Хватит! Не трогай его! Это ХОРОШО!

Я опрокинул баночку с краской, и ежик исчез под сплошным зеленым покровом.

Луций скрипнул зубами, прищурился и замахнулся.

Может, он и ударил бы меня тогда, если бы не капитан, который появился бесшумно, сжал его запястье и вывел прочь.

Что-то в нас было не так изначально, и подавить это можно было только постоянным контролем и жестким воспитанием. Кто-то оказался способным учеником, кто-то нет, как и в любой дисциплине. Я принял принцип легко и естественно, Ани тоже, а Луций артачился до последнего, но в конце концов он тоже получил «сайлента» и пропуск в Край.

В нас заключается вся мудрость капитана, и, пожалуй, только мы способны видеть картину мира объективно, потому что долго таращились на него с высоты.

К сожалению, картина такова: в мире уйма безобидных дурашек типа Уолли, которые дрессируют крыс и надевают на них бумажные юбочки; неповзрослевшие морщинистые младенцы, смутно осознающие, что гибель грозит им отовсюду, но слишком добрые, чтобы этому противостоять. Есть и другие: холодные расчетливые убийцы, которые не могут взять в толк, зачем эти морщинистые кретины живут и жрут.

Где-то еще шляются те, кто не ужился с улучшениями. Еще те, кто потерял свою кожу и пляшет ночами в пустыне, те, кто раскопал могилы…

И мы. Последние дети, призванные расширить рай на земле, построить новый дом, спасти и первых, и вторых, и третьих, потерявшие свою суть и назначение в день убийства у кирпичной красной стены.

(Не покидайте рая, созданного мной для вас.)

(«Сайленты»: они похожи на цветы и акул одновременно.)

* * *

Квереон принадлежал тучному профессору в малиновом бархатном костюме. В одной руке профессор держал шляпу с длинным пестрым пером. В другой – указку.

– Присаживайтесь, – сказал он нам, зорко поглядывая на экранчик со своей, потусторонней стороны. – По какому поводу, господа?

– Что случилось с планетой? – Меня никак не оставляла мысль, что знать о причинах может только какой-нибудь мертвец.

– При мне все было в порядке, – с достоинством ответил профессор. – Но я готов обсудить с вами этот феномен. В наши дни считалось, что Свободу может погубить только война. Но каковы к ней были предпосылки? Решительно не понимаю. Международная Организация по Защите Прав Человека давно конфисковала все оружие Фареста и Свободы и хранила его в благонадежном месте. Воевать было попросту нечем!

– А она не могла начать войну? – спросил Сантана.

Он сидел на пледе, скрестив ноги, и крутил головой, как попугай.

– Кто?

– Организация.

– Молодой человек, – насупился профессор. – Вы знаете, что такое правозащитная деятельность?

– М-м-м-м…

– Это такая деятельность, при которой невозможно нарушение прав человечества на мир. За исключением тех случаев, когда нарушаются права человечества на ведение войны. Так что это исключено. – Профессор помахал шляпой. – Я склоняюсь к версии инопланетного вторжения. Пророк Арания описывал в пятой книге некую «летающую бочку», и ангел сказал ему, что это проклятие, которое будет вечно висеть над Землей. На все воля божья.

– Бога нет, – сказал Сантана. – Я был на Небе, и его там нет.

– Как нет? – возмутился профессор. – Конечно, есть. Вы просто плохо смотрели.

Я вмешался, потому что знал, к чему это может привести.

– Можно мы возьмем ваш квереон с собой? Это очень интересное устройство, и вы тут все равно один… Остальные разбиты.

– Не надо, – испугался профессор. – Я жду Мэри-Ли. Это пренесносная девчонка, но должна же она когда-нибудь навестить мою могилу…

– Они странные, – сказал Сантана, когда я отключил квереон.

– Ага. Иногда мне кажется, что мы совершенно другого биологического вида.

Город выплывал из тумана, словно гигантский корабль. Он был увенчан мачтами-шпилями, громадами каменных парусов, лестницами ажурных башен и имел даже носовую фигуру – темную женщину со скорбным некрасивым лицом.

Перед ним катились «волны» – амбары и склады, приземистые длинные баржи бараков, стены которых были забрызганы черным, а внутри воняло гнилой свиной кожей. Металлические крюки свисали с гигантских сооружений, похожих на жирафов. Бетонные блоки и ржавые люки преграждали путь. Сантана вынул пистолет и смотрелся с ним странно: слепой долговязый чудик в черной повязке на глазах крадется с оружием наперевес.

– Командор прямо за городом, – тихо сказал я, отбрасывая ногой серую истлевшую шкурку.

Шкурка перевернулась и взмыла в воздух, показав червивую изнанку. Тошнота подступила и перекрыла горло, но я справился.

– Ты уже был у него?

– Был. Надеюсь, он примет меня еще раз. В прошлый мы с ним не очень любезно расстались.

Он палил в меня изо всех своих пушек, если быть точным, но ни разу не попал, значит, не очень-то жаждал прикончить.

– Нас тихо и неприметно ведут, – сообщил Сантана спустя несколько минут.

Я и сам ощущал. Это чувство, будто ты идешь по темной тропинке совсем один, справа и слева вздымается черный глухой бурьян, и тебе сказали, что привидений не существует, но холодные волосатые лапы опускаются на плечи и…

И я успел первым. Дернул Сантану, подмял его под себя и грохнулся на колени, выставив под выстрелы биокороб. Рискуя сломать шею, голову я опускал все ниже и ниже, потому что она не была защищена ничем, пока не уперся подбородком в макушку Сантаны и не обнаружил, что он, сжав губы, палит из пистолета куда-то вверх.

По спине словно сухим горохом щелкали, прямо в ухо отдавался грохот выстрелов, и стало больно: как-то обидно больно, ведь никому ничего плохого я никогда не делал, и вот на тебе, каждая зараза стремится всадить в меня пулю.

Кто-то упал совсем рядом. Прилетел с крыши, глухо шмякнулся в пыль и задергался быстро и мелко. На черной гладкой форме сидел мерзкий мясной цветочек с глубокой жидкой сердцевиной.

Наверное, у меня потекли слезы. По крайней мере, когда меня отцепили от Сантаны, он посмотрел на меня странно. И я помню, что утирался рукавом.