Новгородский толмач - Игорь Ефимов

Да, видимо, зрелище льющейся крови будет всегда манить и завораживать зверя в душе человека. Отрадно хотя бы то, что сегодня на аренах больше не льется человеческая кровь, как в Древнем Риме. Впрочем, для человеческой крови мы отвели площади наших городов. Колесования, обезглавливания, бичевания, сжигания... Только не говорите, что нет никакого прогресса! Ведь на всех этих торжествах должен присутствовать христианский священник.

Прощаясь с Вами, я надеюсь, что Ваша мудрость и доброта подскажут Вам не передавать эти вырвавшиеся у меня слова нашему епископу.

Навеки преданный Вам,

С. З.

Его преосвященству епископу Любекскому,

из Пскова, декабрь 1473

Ваше преосвященство, отец и благодетель!

Пишу Вам объятый паникой, почти отчаянием. Уповаю на Вашу мудрость и доброту, умоляю о совете и помощи. Вот что случилось.

Несмотря на тревожные слухи и ожидание новой войны с Ливонским орденом, мейстер Густавсон прибыл в прошлом месяце в Псков с изрядным грузом сукна и селедки. С ним приехал новый приказчик, Гюнтер Досвальд. Вернее сказать, в приказчиках у Густавсона он служит уже несколько лет, но до сих пор надзирал за конторой в Любеке. В Россию был взят в этом году впервые.

Поначалу он показался мне человеком обходительным, даже чересчур. Вы, наверное, знаете этот тип людей: оказавшись в новой обстановке, они первым делом пытаются разобраться, кто здесь распоряжается, а кто - подчиняется, и только после этого способны отыскать свое место на лесенке неравенства. Дружеские отношения на равных для них непостижимы. В переговорах с русскими купцами, которые я переводил, он делал вид, что совсем не разбирается в мехах, спрашивал названия по нескольку раз, разыгрывал простофилю. Но потом неожиданно - цап! цап! - выдергивал из кучи лучшие шкурки и оставлял псковича стоять с разинутым ртом и с полегчавшим кошельком.

Со мною он вел себя почти подобострастно. Поэтому, когда он попросил меня уделить ему полчаса для обсуждения важного дела, я думал, что речь пойдет о какой-нибудь услуге, в которой не принято отказывать соплеменнику в чужих краях. Мы уселились за столом в моей комнате в доме Алольцевых. Его ранние залысины блестели под светом свечи. Он сказал, что у него есть некая вещь для продажи и он полагает, что из всех возможных покупателей я захочу заплатить за нее самую высокую цену.

- Что же это за таинственная вещь, которая может заставить меня раскошелиться? - насмешливо спросил я.

Он достал из-за пазухи глиняную трубку и извлек из нее несколько листков бумаги. Показал мне их издали. Конечно, я сразу узнал их. Помните, мы не могли понять, куда девалось мое мартовское послание? То, в котором я подробно описывал перестройку северной башни Псковской крепости, приводил размеры, указывал расположение ворот и бойниц? Он перехватил его, выкрал из бочонка с воском, сохранил, привез с собой.

Сердце у меня начало падать в пустоту. Оно летело все быстрее и больнее, будто его обдувало холодным заоконным ветром. Казалось, ему давно пора было стукнуться о дно моего живота. Но нет - оно все летело в ледяной пустоте.

- Думаю, псковские власти согласились бы выложить кругленькую сумму за этот документ, - сказал Досвальд. - Но вдруг вы захотите заплатить больше? Я решил предложить сделку сначала вам. Ведь соотечественники должны помогать друг другу, не так ли?

О, нет - теперь в нем не осталось и тени подобострастия. Он упивался моим страхом, упивался своей властью, моим унижением. Нечасто, наверное, доводилось ему держать в руках судьбу другого человека. Волк, вонзивший зубы в шею лося, не мог бы испытать такого торжества, какое светилось в глазах этого негодяя.

- Сколько? - хрипло спросил я. - Сколько вы хотите?

И не поверил своим ушам.

- Что?! Вы с ума сошли! Откуда я могу достать пятьдесят рублей?

- Ну, это уж не мое дело. Продайте мастерскую, займите под проценты, украдите у своего хозяина Алольцева. Я, видите ли, задумал жениться. И мне хотелось бы ввести жену в собственный дом. Вы не представляете себе, как выросли цены на недвижимость в Любеке за годы вашего отсутствия.

Я лихорадочно прикидывал расстояние между нами. Смогу я достать его одним прыжком? Или опрокинуть на него стол? Ростом он не выше меня, и плечи, пожалуй, у него поуже...

Словно угадав мои мысли, он расстегнул кафтан. За поясом блеснула рукоятка кинжала.

- Я мог бы набрать за неделю рублей восемь, - сказал я. - Может быть, даже десять. Если мне удастся получить долги с заказчиков.

- Нет, об этом не может быть и речи. За десять рублей я не смогу купить в Любеке даже сторожку. Сорок - или я завтра же иду в Псковский Кремль, который вы так хорошо описали в своих посланиях.

С трудом мне удалось уговорить его дать мне отсрочку. Я вручил ему все серебро, которое у меня было, выписал вексель на оставшуюся сумму, которую обещал добыть к его следующему приезду. Поэтому умоляю Ваше преосвященство: пришлите мне все деньги, которые Вы откладывали для меня согласно нашему уговору. А если их накопилось недостаточно, добавьте в счет будущих выплат. Или отдайте негодяю прямо в Любеке. Иначе мне грозит позорная и мучительная смерть. Здесь с лазутчиками расправляются так же безжалостно, как в Новгороде.

Мейстеру Густавсону я ничего не сказал о происшедшем, боясь, чтобы он не начал принимать свои меры и не привлек внимания местных властей. Он обещал увезти это письмо в своем кошельке, не заглядывая в него, и вручить его Вам из рук в руки. Поэтому я могу присовокупить к этому воплю о помощи свой очередной отчет.

Как я уже сообщал Вам, летние переговоры между Псковом и Ливонским орденом, происходившие на берегах Нарвы, окончились ничем. Война казалась неизбежной. Псковичи отправили в Москву послов с просьбой о помощи. Князь Иван обещал прислать войско, когда будет нужда в нем. Наконец послу по имени Игнатий Иголка удалось проколоть каменное сердце московского властелина и убедить его в том, что помощь необходима срочно.

И вот две недели назад у южных ворот крепостной стены появились первые отряды московской рати, приведенной знаменитым воеводой Данилой Холмским. Кажется, это был первый случай в истории, когда чужое войско смогло войти в Псковский Кремль. Должен признать, зрелище было внушительное. Блеск шлемов, полосканье знамен, звон колоколов вперемешку со звоном доспехов, лошадиное ржание, вплетенное в пение гимнов... Час проходил за часом, а войска все текли и текли. С помоста их приветствовали псковские бояре, посадники, архиереи. Отряд за отрядом пересекал территорию Кремля и удалялся по мосту за реку, где ратникам были приготовлены дома в посаде Завеличье (название означает: "За рекой Великой"). Алольцев сказал мне, что около двадцати русских городов, князья которых признали в последние годы главенство Москвы, прислали свои полки.

Псковичи надеялись, что присланное войско отправится вместе с псковской ратью в Ливонию через три-четыре дня, и сделали соответственные запасы продовольствия и фуража. Но тут военные планы были разрушены полководцем по имени Погода. Началась неслыханная в этих краях для декабря оттепель. Лед на озерах и реках растаял, снег, покрывавший леса и поля, стремительно превращался в мутные потоки, болота расползались навстречу друг другу. Людмила Алольцева была рада отсрочке военных действий и шутила над мужем, советуя ему выступить на вече с предложением: посадить войска на лодки и насады, а князей объявить адмиралами. Пора псковичам и москвичам учиться морскому бою, если они хотят выйти к берегам Балтики и состязаться с Ганзой.