Клан душегубов - Алексей Петрухин

А сейчас все здесь, в Сети, стараются показать. Нет, не показать даже, а предложить примерить свое белье каждому встречному – сколько каментов к твоему последнему посту? Так много? О, да ты крутой! Твоя жизнь так интересна всем! Твое личное так всем подходит! Значит, что получается? У твое «исподнего» такой удобный размер, что всем – подходит. Безразмерка.

Вот и я тебе еще один камент сейчас накатаю, Охотник, совсем крутой станешь. А кто, собственно, я такая? Ты же не знаешь. Может, я – бот? Или клон? Таких в Сети полно: сами постят, а потом сами же под своими постами каменты пишут под другими никами... Создают иллюзию читаемости дневника. Потому что теперь ведь дневник – уже не дневник, если его никто, кроме автора, не открывает?

У меня тоже есть дневник: по статистике, мой журнал читает куча людей – и хоть бы один камент оставили! Кто все эти люди, «гости в моем мире»? А может, это и не люди вовсе? Где-то я читала, что на некоторых сайтах их авторы заводят специальных роботов-чатеров, чтобы общались с посетителями, жизнь поддерживали. И бывает такое, что, к примеру, на двух таких сайтах посетителей нет, и тогда приходится роботу с одного сайта общаться с роботом с другого, жизнь поддерживать же надо. Вот так сидят, представляешь, Охотник, роботы и чатятся. Они же умеют общаться, не хуже людей. Ты как? Нормально, а ты? И я. Ты че делаешь? Ниче, вот с тобой чатюсь, а ты? И я. Ну, давай поговорим о жизни и душе. Давай. Как ты думаешь, что такое жизнь? Я? Да, ты. Ну, жизнь – это то, что сейчас происходит, наше общение, наш чат. Согласен. Жизнь – чат. ЖЖ-жизнь. Вот так они и чатятся. Им хорошо. Представляешь? Смешно или страшно? Ну ладно, Охотник, не буду тебя грузить. А то тебе, наверное, охоту испорчу. ПАКА.

Сразу захотелось что-то ответить этой Настеньке. А что, хорошая она, и думает о том же, о чем и я. Почти так же, как я. Вот интересная вещь, кстати. Человек, который думает о том же, о чем и ты, так же, как ты, уже на этом основании кажется тебе хорошим, «своим» человеком. А почему? Потому, что себя же по определению считаешь хорошим, да? Интересно, есть ли на свете человек, который думает про себя: «Я – негодяй, полный негодяй, мерзавец законченный». Или нет таких людей? Интересно, как о себе думает Сорс? «Человек я, в общем, хороший, ну просто наркотиками торгую, людей убиваю пачками, а кому сейчас легко?»

И все-таки отвечу что-нибудь этой Настеньке. Сейчас. Вот так пусть будет.

Охотник to Настенька

Хороший ты человек, Настенька. Таких в лесу мало. Держись там. Согласен с тобой насчет дневников. Только получается, и ко мне, и к тебе это ведь тоже относится. Ты ведь тоже почему-то не бумажный дневник завела, а?

* * *

Когда Вершинин подъехал к месту забитой «стрелки», вместе с ванильным мороженым в его руке растаяло и терпение Скалы. К этому моменту уже больше часа Скала ни за что ни про что распекал несчастного Щуку, просто потому, что никого другого, на ком можно было бы сорвать свою злость, рядом не было. Вершинин опаздывал уже почти на полтора часа, и это было явное издевательство. Вместо того чтобы получать радость от жизни, что Скала любил и умел, в своем, конечно, понимании, он сидел в машине со Щукой и ждал Вершинина.

А когда Вершинин, по-детски семеня и отставив далеко в сторону руку с мороженым, чтобы оно не накапало на брюки, подошел к их машине, Скала подумал, что сразу убьет его. Но все же повод их встречи совсем другой, так что Скала страшным усилием воли попытался удержать себя в руках.

– Принес? – процедил он сквозь зубы.

– Что? – удивился Вершинин.

– То, что должен. То, что увел у Клерка. – вступил в разговор Щука, потому что у Скалы от невинно-глупого выражения лица Вершинина пропал дар речи.

– Я принес вам мороженое, – радостно ответил Вершинин и, распахнув дверь, сел на заднее сиденье рядом со Щукой. Потом нежным тоном прибавил: – Только лизать будете по очереди.

Последние слова были сказаны напрасно.

– Сейчас ты у меня будешь лизать! – взвился измученный за последние полчаса Щука. – Засунь его себе знаешь куда...

– Стой! – коротко и зло остановил его Скала. – Я никого в жизни не ждал больше двух минут, – говорил он медленно, вкладывая в каждое слово всю ненависть ко всему ментовскому сословию, – а на тебя, гнида, потратил восемьдесят четыре. Поэтому не разочаровывай меня. Принес то, что должен был принести?

– Да я же говорю. Ну, что вы, как эти, как нелюди? Я же к вам со всей душой. Вот, принес вам мороженое, – простодушно проговорил Вершинин. – Допустим, вы его не любите, даже ненавидите. Вас от него пучит, потому что вы уже большие мальчики, и в вашем организме нет нужного фермента, так что после принятия каждого стаканчика этого лакомства вы часами не слезаете с унитаза. Но это проблема ваша, не моя. Что же это получается? Человек к вам – с душой, с мороженым, а вы? Позволяете себе наезжать на меня, даже угрожать, вместо того чтобы... – Это был уже перебор, и Вершинин не успел договорить.

– Пошел вон! – истерично заорал Скала.

– Плохие вы, ребята, злые какие-то, честное слово. А я вам ванильное взял. По двенадцать рублей, хорошее...

Внезапно Щука выхватил пистолет, передернул затвор и ткнул его Вершинину в лицо, и тот в одну секунду принял на первый взгляд глупое, но, наверное, единственно верное решение – насадил на ствол пистолета стаканчик с мороженым.

– Ванильный глушитель, – пояснил он свои действия и мгновенно выскочил из автомобиля.

Взревел двигатель, и машина, визжа колесами, рванула с места.

– Все! Ну урод! – высунувшись из окна, кричал Скала. – Теперь не я тебя буду ждать, а ты, как шавка, будешь бегать по Москве и искать меня!

– Все равно вернешь, что взял, мусор! – поддакивал из своего окошка Щука.

– Верну, если вспомню! – улыбнулся Вершинин и проводил взглядом быстро удаляющуюся машину.

Он уже направлялся к своему автомобилю, когда за его спиной прогремел страшной силы взрыв.

В следующее мгновение, инстинктивно закрывая голову и втянув ее в плечи, Вершинин летел в сторону, отброшенный взрывной волной, с ужасом наблюдая, как огромный, почти трехтонный джип, в котором он сидел еще минуту назад, подбросило, как игрушку. Сделав в воздухе невероятный кульбит, машина тут же разорвалась на части.

* * *

Есть предположения, и есть догадки. В той работе, которой занимаюсь я, иногда они могут заменять факты – если фактов пока нет. Но замена эта – всегда временная, потому что нет ничего прочнее фактов. А факты таковы, что Скала и Щука были в джипе, взлетевшем на воздух. А Вершинин, каким-то чудом, вышел из нее меньше чем за минуту до взрыва. Что это такое? Чудо? Но я не верю в чудеса. Не то чтобы совсем не верю. Нет, конечно, верю. В чудо дружбы, в чудо любви. Но это другое, это лирика, в нашей работе чудес не бывает. Если кто-то должен погибнуть, он погибает. Бывает, что спасает случайность, и кто-нибудь наивный может считать ее чудом. Потому что всегда, покопавшись, обнаруживаешь у чуда причину. Очень конкретную, иногда бытовую. Так что чудесное спасение Вершинина – отличный сюжет для сказки. Но сказки пусть пишет Охотник, а мне – нельзя. Так почему Вершинин уцелел? Становится все длиннее цепочка фактов, говорящих в пользу его причастности к утечке информации в Управлении, источник которой мне и поручено, что называется, «найти и обезвредить». Да, Вершинин – артист, большой артист. Не ожидал. Век живи – век учись, народная мудрость. Надо будет рассказать ее Охотнику.