Солнце восходит в мае - Алиса Габриэлян

— Да! Она как будто чья-то выдумка. Слишком хороша, чтобы быть настоящей.

— Странно, что я никогда ее не видел…

— Вы ходите по одной улице, просто не обратили на нее внимание. Вы не догадывались о ее существование…

Александр задумался, но быстро вернулся в реальность.

— Майя?

— Майя.

— Интересное имя.

— Оно ей очень подходит. Она…

— Не сомневаюсь, — сказал Ященко, и после добавил: — У тебя выйдет отличная книга, Женя!

— Вы так думаете?

Преподаватель кивнул, и в этот момент Жене показалось, что он может написать что-то стоящее. Он решил, что способен изменить мир своей книгой. Ему хотелось верить в то, что каждый, читая его роман, будет открывать что-то новое для себя. «Одна книга сможет изменить всех, — размышлял он. — Почему ее не могу написать я?».

С мыслями о своей будущей книге Женя вылетел из аудитории. Он хотел скорее оказаться у Майи дома, поговорить с ней, чтобы она опять сказала какую-нибудь глупость, от которой тепло на душе. Ему надо было просто видеть ее.

Адрес Майи Женя хорошо запомнил. Номер дома, квартира и улица четко отпечатались в его памяти. Он, как в бреду, вышагивал по пыльным и шумным улицам, сталкивался с людьми, которые тоже куда-то торопились, но как-то по-другому, совсем не так, как Женя. Он спешил к Майе. На этой улице только он мчался к ней.

Женя уже переходил на бег, когда случайно наткнулся на Рину, спокойно бредущую среди незнакомых людей. Она всегда возникала перед ним неожиданно, как Джинн перед Аладдином. Рина была не слишком веселая, и это слегка поубавило настроение Жене. Сейчас ему нужна была улыбка. Майина улыбка.

Он хотел завернуть на смежную улицу, спрятаться в магазине, лишь бы не встретиться с Риной, но она уже его увидела. На ее лице появилась легкая улыбка. Она подскочила к Жене, будто знала, что он может сбежать. Именно так Женя и хотел поступить: отделаться «приветом» и уйти. Рине этого было недостаточно, и это читалась в ее глазах. Она хотела общения. Как всегда, не во время…

Она стянула с себя наушники, и произнесла: «Привет!». Это было так громко, что Женя вздрогнул от неожиданности. Перед ним стояла девушка в своих любимых красных кедах, а на ее голове красовалась обычная черная шляпа.

— Как дела? — спросила она.

— Ничего вроде. Хорошо. Нормально, — протараторил в ответ Женя. — А у тебя?

Рина засмеялась.

— Все хорошо! — ответила она. — Выходные — это всегда хорошо.

— Да! Точно!

— Ты куда-то торопишься, да?

Женя ждал этого вопроса, но почему-то когда Рина его задала, он растерялся. Он не хотел говорить о Майе: о том, как сильно к ней спешит; о том, что пишет о ней книгу. Женя мечтал бежать к девушке с цветными локонами так быстро, как Форест Гамп7, чтобы Майя снова придумала что-то сумасшедшее.

— Нет! — услышал он чей-то знакомый голос и только через мгновение понял, что голос принадлежит ему самому. — Абсолютно! Просто гуляю.

— Да? Просто гуляешь? Тогда, может, ты хочешь сходить со мной в магазин? Я иду за гитарой.

«Нет!», — протестовало Женино сознание, но он ответил: «Конечно». И вот он шел с Риной в магазин за новой гитарой, а они даже не были друзьями.

— Ты играешь? — спросил он.

— Эм, да, пытаюсь. Дядя Саша вообще-то бесится. Говорит, что я мешаю ему сосредоточиться на работе, но… он не запрещает, потому что добрый…

— Я от него иду.

— Правда?

— Ну, по-твоему, есть смысл врать об этом?

Рина сделала вид, что не услышала укора в свой адрес, и смущенно опустила глаза.

— Почему он всегда в аудитории? Он… Не знаю, уместен ли вопрос, — девушка взглянула Женю, обрадованная тем, что он забыл ее глупый вопрос. Она кивнула, разрешая собеседнику спросить все что угодно. — Он не женат, да?

— Нет, — ответила Рина, ничуть не смущаясь. — У него есть женщина, но… я не знаю, насколько там все серьезно.

— Значит, вы живете вдвоем?

Женя сам не понимал, почему его это интересует. Возможно, он так боготворил своего преподавателя, что хотел знать все о его жизни, а Рина могла рассказать об Александре как никто дугой.

— Эм, втроем, еще моя собака Аслан.

— Аслан? Странное имя для собаки…

— Девочке двенадцати лет, обожающей «Хроники Нарнии», так не казалось.

— Это ты про себя?

Рина усмехнулась.

— Ну да.

Она остановилась у здания, где красивыми буквами было выведено слово «Мелодия». Разноцветные мелодии украшали фасад и двери, а скамеечка рядом выглядела как страница из нотной тетради.

— Думаешь, это хороший магазин?

— Да! Великолепный! — сказал Женя, смотря на этот магазин впервые в жизни.

Они зашли в здание и оказались в стране музыки. Минуя флейты и трубы, ударные установки и синтезаторы, фортепиано, скрипки, домры, арфы, тромбоны, альты и контрабасы, Женя остановился у виолончели и осторожно коснулся ее. На мгновение ему представилось, как Майя играет на этом инструменте. Ее глаза были закрыты, а голова слегка наклонена на бок. Она исполняла пятую сюиту Баха, которую Женя знал очень хорошо. Музыка резко прервалась, и Майя, улыбаясь, взглянула на Женю и произнесла:

— Тебе нравится виолончель?

— Что? — спросил он и потряс головой. Женя вновь оказался в музыкальном магазине, а рядом с ним стояла Рина и очень мило улыбалась.

— Мне тоже нравится виолончель, но она трудная для меня. Пойдем, выберем гитару?

Женя кивнул и поплелся за девушкой в самую глубь магазина, где они и нашли аккуратно развешенные гитары. Он пытался верить в то, что Рина быстро выберет нужный инструмент, но ассортимент был слишком большой, поэтому все надежды рухнули. Рина внимательно рассматривала каждую гитару, которую предлагал консультант. Ей было важно знать Женино мнение, а он лишь говорил «хорошо» или «эта лучше». Ему казалось, что время замедлило свой ход или прошла уже целая вечность, но к тому моменту, когда Рина выбрала инструмент, минуло не больше получаса.

Женя, наверное, никогда не улыбался шире, чем тогда, когда Рина сделала выбор и, поблагодарив его, убежала к репетитору по литературе. Женя проследил, как Рина растворяется в толпе, и отправился к Майе, мечтая о том, чтобы никого больше не встретить. В подъезд он забежал за женщиной лет сорока. Она нажала на кнопку лифта, но Женя, не желая ждать, побежал по лестнице. Один. Два. Три. Восемь. Двенадцать. Двадцать два. Сначала он считал ступеньки, но уже на двадцать третей сбился и перестал.