Жених благородных кровей - Аурелия Хогарт

– И не поймешь! – отрезала Роберта.

Пошлое сообщение прислал ей не кто иной, как Чарли. «Я лучше – посмотри хорошенько. Бросай его, пойдем погуляем».

Роберта, уже не в силах бороться с собой под неотрывным вопрошающим взглядом Джеффри воспользовалась им, чтобы сбежать. Одурманенный спиртным Чарли, само собой, решил, что покорил-таки сердце гордячки.

– Это ведь я тебе написал. Ты что, не поняла?! – крикнул он, но она, уже забыв о нем, стремительно шла на стоянку.

Она попалась, как глупый мышонок, в простейшую ловушку. Причем в ту самую, из которой в первый раз кое-как и с серьезными последствиями, но выбралась. Не наивно ли было верить, что если будешь сдержанна и немногословна, то взгляд обожаемых серых глаз – легко, в первую же секунду – не проникнет в самое сердце? Не смешно ли было надеяться, что в присутствии Джеффри О’Брайена сумеешь оставаться спокойной и трезво мыслить?

Сев в свою «субару», она выехала за город и помчалась по трассе, чтобы хоть немного улеглось лихорадочное волнение. Как нелепо все вышло! – звенело в голове. Надо ж было так непоследовательно и по-дурацки вести себя! То краснеть, то бледнеть! Нести разный бред!

Впрочем, явно волновался и Джеффри. Почему? Неужели жалеет, что подчинился родительской воле? Раскаивается, что так просто отпустил меня тогда? Или же правда хочет всего лишь нагуляться перед свадьбой? Руки крепче вцепились в руль. Какая, к черту, разница?! Он женится, женится, женится! Он теперь чужой и пылать к нему любовью нельзя, преступно!

Она вернулась домой далеко за полночь, покормила Шустрика, без сил упала на кровать, как всегда забыв опустить жалюзи. Беззвучно заплакала в подушку и долго мочила ее слезами, а уснула с мыслью, что советом Вивьен непременно нужно воспользоваться. Иначе не миновать беды – страшнее той, что постигла ее в Ирландии.

Вэлари Локвуд остановилась перед огромным зеркалом, что висело на стене гостиничного номера. Отель был приличный, но не из лучших, располагался не близ Гайд-парка и не на Трафальгарской площади – почти на окраине. Мелькать в «Хилтоне» или в «Четырех сезонах» грозило серьезными неприятностями, в первую очередь Кристофу.

Из зеркала на нее смотрела ухоженная дама с миндалевидными, сегодня зелеными глазами. Истинная леди. К великому несчастью, уже немолодая. Лицо было свежее и благодаря инъекциям ботокса и лифтингу почти без морщин, но дряблой шее не помогали даже подтяжки.

Войдя в номер, она велела коридорному задвинуть тяжелые шторы на окнах, но дневной свет проникал и сквозь них, а ожерелье в несколько рядов, что плотно облегало шею, предстояло снять. Так любил Кристоф. Ради него она была готова на все, пошла даже на низость, почти преступную... Долгожданные плоды злодеяние обещало принести совсем скоро...

Тонкие длинные пальцы рассеянно прошлись по жемчужинам. Перед глазами запестрела толпа разодетых людей – гостей на вчерашнем празднике. Кристоф мило беседовал с Айрис Берри, улыбался утонченной француженке Мари Дюплен и смеялся с графиней, подругой Сьюзен, может, над шуткой или над любопытной сплетней – графиня их знала без счета.

Она сходила с ума. Тайком следила на подобных приемах за каждым шагом Кристофа, подмечала все до мелочей, а потом изводила себя домыслами и бредовыми заключениями. И ничего не могла поделать. Хуже того – едва ли не упивалась своими страданиями.

На приемах бывали женщины. Море женщин – в роскошных туалетах, с прекрасными манерами, большинство моложе и раскованнее, чем она. Порой ее охватывало неодолимое желание бросаться от одной красавицы к другой и заслонять собой любую, на кого – умышленно либо случайно – устремлялся его взгляд.

Она сходила с ума...

Почему, ну почему юную Вэлари О’Брайен свели в далеком семидесятом с мягкотелым Локвудом, не отыскали того, для кого она появилась на свет? Почему так горька и томительна запоздалая любовь? Почему не приостановить время? Куда оно мчится столь стремительно и жестоко?

Взгляд снова задержался на глазах в зеркале, и лицо осветила улыбка. Глаза у влюбленной женщины всегда молоды – будь ей хоть двадцать, хоть шестьдесят...

В дверь негромко постучали. Губы дрогнули, беззвучно произнесли:

– Кристоф... – И стало неважно, какая под ожерельем шея и чем умеет развеселить графиня. – Войдите! – произнесла она певучим, исполненным страсти голосом.

Тоскливую серость утра скрасил Шустрик. Роберта принесла клетку в гостиную, выпустила крысенка побегать, сама стала готовить завтрак, а когда села у стойки в кресло и хвостатый дружок выклянчил у нее кусочек тоста, с великим изумлением заметила, что тот заулыбался.

– Шустрик! – Она не верила в эти крысиные улыбочки. Всякий раз, когда слышала о них, вспоминала о якобы говорящих попугаях, человечьи слова в болтовне которых различают единственно по уши влюбленные в говорунов хозяева, больше никто. И тут – на тебе! Шустрик именно улыбнулся, это было ни с чем не спутать.

С той самой минуты, как сегодня проснулась и вспомнила про вчерашний вечер, про то, что согласилась опять увидеться с Джеффри и будет вынуждена вновь залечивать сердечные раны, она ходила сама не своя. Улыбка Шустрика согрела душу веселым солнечным лучиком.

– С тобой не соскучишься!

Крыс проворно съел угощение и еще раз улыбнулся.

Роберта засмеялась.

– Мой хороший! Не представляю, что буду делать, когда Ирвин потребует тебя назад. Может, тоже купить себе крыску? Или заявить Ирвину, что теперь, мол, это наш Шустрик!

В голову лезли непрошеные мысли. Сердце то трепетало в сладостном волнении, то в страхе замирало. Поспешно съев тост, Роберта посадила на плечо Шустрика, взяла с собой кружку с недопитым кофе, вернулась в спальню и принялась блуждать по безбрежным интернетовским просторам. Вивьен оказалась права. Надежда найти отца вспыхнула в Роберте с такой силой, что частично вытеснила мысли о Джеффри.

Что удерживало ее до сих пор от решительных действий? Наверное, укоренившаяся с детства мысль, что рассердится мама. Но ведь детство давно миновало, настали совсем иные, взрослые времена. Изменилась и сама Роберта, и, не исключено, ее мать. Попытаться в любом случае стоило.

Она пробовала и прежде найти отца. Безуспешно. Сегодня рылась в поисковиках упорнее и гораздо дольше, но так ничего и не выяснила – слишком уж мало об Эдуардо знала. А теперь, начитавшись статей про спорт, уже не могла вспомнить точно, на чемпионате мира он победил или же только Европы. В каком году или годах это произошло, вовсе не имела понятия. Итальянцев-парашютистов было в семидесятые великое множество, некоторых называли лишь по фамилии, так что было даже не определить, о мужчине речь или о женщине. Словом, простейший путь не привел к заветной цели. Оставался второй – более сложный.

У Роберты были непростые отношения с матерью. В основном та не проявляла ни нежности, ни желания сблизиться – отчего в раннем детстве Роберта безмерно страдала, – лишь в редкие дни выплескивала на дочь море ласки, тогда даже смотрела на нее иначе. Как на нечто столь дорогое, от любви к чему, если дать волю чувству, можно забыть себя.