Марина Мнишек - Вячеслав Козляков

За всем этим непреходящим весельем могло даже показаться, что царь забыл о своей главной цели – приготовлениях к свадьбе с Мариной Мнишек. Но это, конечно, было не так. Даже проводя все дни в пирах, он несколько раз успел съездить к своей «матери» в кремлевский Вознесенский монастырь. Именно там должна была остановиться царица Марина по приезде в Москву. Инокине Марфе Нагой предстояло приготовить свою «дочь» к совершению таинства брака и научить ее обычаям царицыного двора. В Вяземы отсылались подарки – «8 очень богатых ожерелий, а также 8 кусков лучшей парчи». Туда же пригнали целый табун ногайских лошадей – бахматов, розданных Мариной Мнишек своим дворянам и слугам. Наконец, даже шатры, в которых царь пировал с воеводой Юрием Мнишком, отдыхая от охотничьих утех, остались на том же месте, потому что они потом пригодились царице, ночевавшей в них после выезда из Вязем. По слухам, записанным Станиславом Немоевским, царь Дмитрий Иванович лично приезжал «ночью, incognito», приветствовать свою царицу.

12 мая (2 мая по юлианскому календарю, принятому в Московском государстве) столица, подготовленная визитом сандомирского воеводы, встречала его дочь Марину Мнишек. Все было продумано до мельчайших деталей. Челядь с возами, которые могли бы испортить своим видом торжественность процессии, отправили вперед в Москву. Все готовились к приезду будущей царицы, а между тем буквально на час ее опередили послы короля Сигизмунда III Николай Олесницкий и Александр Госевский [104]. Не их ли дожидались все это время, чтобы добиться желанного тождества двух церемоний – в Кракове, где участвовал посол Афанасий Власьев, и Москве, где Речь Посполитую должны были представлять приехавшие послы? Но в тот день никакой рядовой посольский поезд не мог затмить невиданного зрелища приезда царской невесты из иноземных краев. Сам царь, как и за несколько дней до этого при встрече сандомирского воеводы, не утерпел и тайно, окруженный только десятком всадников, «подъехал к дороге, чтобы навести порядок». Царь Дмитрий Иванович следил за всеми деталями с установкой шатров, где Марину Мнишек должны были встретить от его имени, за построением гусар, алебардщиков и стрельцов. Он послал своей невесте новую карету и 12 лошадей «в яблоках». Это произвело неизгладимое впечатление на всех встречавших. Позднее глава иноземной охраны капитан Жак Маржерет вспоминал торжественный въезд Марины Мнишек в столицу в карете, запряженной ногайскими лошадьми («белые с черными пятнами, как тигры или леопарды, которые были так похожи, что нельзя было бы отличить одну от другой» [105]).

Марина давно готовила себя к этому дню и встрече со своим нареченным супругом. Ранним утром она призвала к себе отца Каспара Савицкого и первый раз исповедалась у него и причастилась. Душа ее была чиста и открыта, она покорно вручала себя судьбе и готовилась к грядущим испытаниям. Для нее было бы в тот момент большим подспорьем прочитать адресованные ей слова из письма папы Павла V, написанного 10 апреля 1606 года. Однако вряд ли папское послание успели доставить Марине Мнишек, пока она находилась на пути в Москву. Между тем папа Павел V писал именно о том, что было ей всего нужнее, – где искать силы, приехав в чужую страну к своему мужу. Обращаясь к «возлюбленной во Христе дочери Марине, великой княгине московской», папа писал: «Неоднократно мы будем впредь изъявлять твоей светлости чувства отцовской нашей любви; тебя, подобно новому растению, посаженному в вертограде Господнем, будем орошать честными благословениями, чтобы, принося ежегодно счастливый плод, ты множилась подобно виноградной лозе, осеняющей дом твой. Благословенная Господом дочь моя, да будут благословенны все сыны твои, от которых мы ожидаем, что они будут такими, какими их хочет видеть церковь и какими она вправе ожидать их от набожности родителей, то есть всегда готовыми к распространению веры христианской». Вместе с письмом к Марине Мнишек был послан отец-иезуит Андрей Лавицкий с папским благословением и другими наставлениями об «укреплении в христианской набожности» [106].

Отец Каспар Савицкий не простирался мыслью так далеко, напутствуя Марину Мнишек. Но он также просил ее влиять на царя, чтобы тот исполнил обещания, данные в Речи Посполитой. Он и сам был готов помогать в этом своей новой духовной дочери, если царица в будущем даст ему возможность бывать у нее во дворце.

Так, ободренная духовно, Марина Мнишек двинулась навстречу своей судьбе. По церемониалу ей предстояло сначала подъехать в своей карете к шатрам, приготовленным «у реки Москвы, под самым городом». У шатров Марину Мнишек встречал Государев двор: «Когда сошла царица к шатрам, там ее встретили от имени царя и обратились с благодарственными речами, принимая ее в свой столичный город и также радуясь ее счастливому, в добром здравии приезду. Там же, выехав стройно и празднично, воеводы, князья, думные бояре и весь царский двор встретили царицу с обычными для своего народа церемониями». Марину ждал еще один подарок. Это была сказочной красоты карета, описание которой оставили члены свиты польских послов, приехавших в Москву в один день с Мариной Мнишек. «Высокая большая карета», сделанная «по московскому образцу, алым золотым глазетом покрытая, внутри обитая соболями, и вся вызолоченная, и золотыми звездами испещренная; ступицы у колес покрыты листовым золотом, а спицы выкрашены лазурью. Спереди, где должен быть сундук, стояли два человека, одетые по-английски, держа в руках золотые розаны; на верху кареты золотой орел; по бокам она была разукрашена драгоценными каменьями, жемчугом и золотом». Голландец Исаак Масса углядел, что внутри кареты «лежали подушки, унизанные жемчугом». Он же рассказал о сюрпризе, приготовленном своей невесте царем Дмитрием Ивановичем, успевшим узнать в Речи Посполитой новейшую моду европейских дворов на восточную экзотику: в карете «сидел красивый маленький арап, державший на золотой цепочке обезьяну, с которой он играл». Сев в новую карету, «украшенную по бокам серебром и царскими гербами», Марина Мнишек медленно тронулась в путь, так как рядом с лошадьми шли особые возницы и держали поводья в руках. Капитан Жак Маржерет профессионально отметил, что в ее охране были «четыре отряда польской кавалерии на весьма хороших лошадях и в богатых одеждах, затем отряд гайдуков в качестве телохранителей». Казалось невероятным, что рядом вполне мирно шли гусарская рота и пехота, служившая у друзей сандомирского воеводы Юрия Мнишка, немецкие алебардщики из царской охраны и московские стрельцы. Свите польских послов особенно запомнились 300 немецких драбантов в бархатных одеждах, «каждый из них имел в руке широкую выполированную алебарду… На всех алебардах золотом высечен двуглавый орел; над орлом царская корона, а по бокам латинскими буквами: Дмитрий Иванович». Знатные паны шли в голове процессии, «а “москва” ехала перед каретой». Уже под самыми стенами Кремля, посаженные «theatrum» (ровными рядами?) люди «для совершения торжества» и по случаю «счастливого прибытия» Марины Мнишек, «затрубили и ударили в бубны». Но со стороны все это казалось долго не смолкавшим громом, затихнувшим только тогда, когда Марина Мнишек оказалась у входа в Вознесенский монастырь. Только здесь, в присутствии «матери», царь Дмитрий Иванович увидел свою невесту, оставленную в Самборе почти за два года до этого. Перед ним была уже не девочка-подросток, но дама в прекрасном платье и украшениях («Она была одета, по французскому обычаю, в платье из белого атласа, все унизанное драгоценными камнями и жемчугом», – запишет Исаак Масса), привыкшая к всеобщему вниманию. Да и Марина Мнишек могла оценить метаморфозу, произошедшую с несчастным, непризнанным никем «царевичем», превратившимся во владыку сказочной страны [107].